ИБАЦИРАПТОР
На наш заводик, приехал из Москвы инвестор, а с ним команда: риск - менеджер, финансовый аналитик, юрист, и еще пара пидарасов уникального профиля.
Хуй знает, что ребята окончили, но один был узкий специалист по отхожим местам – не знаю, как это правильно называется, никогда не сталкивался.
Он с ходу прошел в заводской туалет, придирчиво осмотрел, и отметил, что не хватает: сушилки для рук, и мыла, и туалетной бумаги нет, и жирно навалено мимо дырок. Последнее ему особенно не понравилось.
Заснял все, и тут же звонит главному своему: «Культура производства ниже закритичного уровня. Придется всех переучивать».
Наши, кто был рядом, ахнули – срать будут переучивать!
Ладно. А другой, – ну тут вообще напалм. Ходил инкогнито по всем-всем кабинетам, закуткам, и палил кто пьет чай в рабочее время. Несчастный, не успев захавать заварки, резко оказывался за проходной, и уже пил чай «по собственному желанию», т.е. когда душа захочет.
Вызвал меня директор и говорит: «Фома, есть дело. Мы с инвестором в баню, – дела обсудить, а ты свези ихнего риск-менеджера на экстрим. Этот малый баню не любит, а любит пощекотать нервы – должность обязывает, как я понимаю, сечешь?»
Мы оба не секли, о чём это, но виду не подавали, и я сказал:
– Пусть сходит в пивную «Чебурашка», на автовокзале. И совсем не дорого за такое резкое повышение квалификации.
– Не думаю, что он торопится оформить инвалидность. – озадаченно промолвил начальник. – Нужно иное: сплав по реке, восхождение на скалу, поход на худой конец.
– Куда-куда поход?! Он что, из «этих»?
– Да не о том! – отмахнулся он. – Нет у нас нихуя, вот в чем дело. А ты зимней рыбалкой увлекаешься, а это тоже экстрим. Выручай! Завтра в обед, жди его у гостиницы и организуй рыбалку. Сделай все хорошо – от этого придурка многое зависит.
Ладно, приказы не обсуждаются.
Следующим утром, кимарю я в своем УАЗике у отеля, – жду этого чудика. Вдруг сквозь сон, в окно: тук - тук - тук.
Я спросонок ближний включил, и чуть в штаны не наклал – думал за мной, всё!
У меня последнее время сердце шалило, и я бздел остыть во сне – уйти тихо и безболезненно, как говорится – то есть не осознав. А мне с детства пиздец нужно быть в курсе всех событий, иначе я нервничаю.
А тут, фары открыл – свет белый в глаза, и фигура белая с улицы, мне машет белой рукой, аки крылом. Я и пересрал.
Оказалось, это и есть мой экстремал – баба в белом: комбинезон на ней белый, как сахар, шапочка белая, варежки белые и белоснежные сапоги, с золотыми пряжками и серебряными шнурками. Губы такие капризные-капризные, вывернутые и надутые, – как пчелы постарались, или кто лопатой надул.
А я на ватных брюках, бушлате и валенках с калошами – ни одной белой детали, только сальные пятна да сигаретные отметины разбросаны щедро.
Села эта лебедь внутрь и вместо здрасьте, процедила: – Чё, кроме этого «уё» ничего не нашлось?
– Извините, – отвечаю смущенно, – но экстремал на заводе только я. Не хотите на рыбалку, не поедем, воля ваша. Мне вообще директор приказал.
Она взглянула на меня с ухмылкой:
– Я про машину вообще - то...
Я так и подпрыгнул за рулем – чуть не пернул! Это она про УАЗика моего! Ах ты проблядина губошлепая! Уже и ногу задрал – вышибить наружу валенком в морду, но передумал – бизнес есть бизнес. Если б не бизнес, я б тебя на понижайке в прокладку раскатал.
Завел, поехали.
– Далеко пилить? – спрашивает.
– Нет, недалече. Меня Фома зовут.
– Пф, Фомма..! Сандра - Мария Генриховна.
– Очень приятно.
Разумеется, не повез я эту барыньку на рыбное место, где все пацаны толкутся, потому что меня застебают и будут подъёбывать до самой смерти этой выхухолью - альбиносом. Привез абы куда, от глаз подальше.
Машину на берегу заглушил, нагрузился снаряжением, и пошли на лед. Иду, снег ковыряю, она сзади пыхтит – еле-еле спички свои выдергивает: – Хватит уже, я устала, давай тут рыбачить.
– Надо подальше, где наст крепкий, там сподручней. – и пиздую зигзагом дальше, чтоб ей экстрим ёбаный доставить, как заказывали.
Через двадцать минут она взвыла: – Все, не могу больше. Остановись.
Ладно, пёс с тобой. Расчехлил верный бур, вручил ей и говорю: – Давай.
– Чего давай?
– Чего. Танцуй…
Она вылупилась, клюв жирный на меня разинула – соображает, ебанутый я сызмальства или серьезно?
– Бурите, – говорю – лунку, уважаемая Сандра - Мария.
– А-а… – протянула она, и стала обеими руками вздымать шнековый механизм, и крушить им лед, как пешней.
С горечью закурил.
– Курение это риск. – профессионально заметила она. – Кстати, не поняла, где туалет и буфет?
Тут уже я вытаращился, как шизофреник с базедой при первом, пристрелочном разряде целебного электричества, – но нет, она вовсе не шутила.
– Я есть хочу. Слышишь?! – и все злее тюкает лед.
– Только приехали, рано еще обедать-то. Ну да ладно, как скажете…
Бур у нее отобрал, пока педали себе не отрубила, две лунки махом высверлил, разложил поджопник для неё – села брезгливо, достала из кармана душистые салфетки и лапки протирает – каждый костлявый пальчик – хавать значит приготовилась без бацилл.
Только я сундук рыбацкий открыл (там бутерброды и термос), как она цоп баночку из-под пюрешки и крышку долой.
Я и рта не успел открыть, каак завизжит: – А-а! А-а блядь! – как сэр Баскервиль, когда увидал фамильную собаку в одноименном кино. Во второй серии было.
Опрокинулась на спину, перевернулась на брюхо, и с пробуксовкой хуйнула на полном приводе прочь – эх, что там мой УАЗ! – во где динамика и ньютон - метры сочной тяги, блядь! Отъехала подальше, поднялась с четверенек, покрышки отряхнула и кричит сквозь слезы:
– Ты урод! Это же черви! Я на тебя шефу пожалуюсь. Конец тебе.
Достала телефон – а связь-то здесь тю-тю. Тогда стала снимать на камеру, как я перепуганного опарыша собираю, и комментирует:
– Полюбуйтесь, какие долбоёбы живут в N - ской области, господа. Привезли деловых партнеров на рыбалку, а тут: ни поссать, ни пожрать, ни обогреться, зато есть черви. А это наш аниматор их собирает, или как его. Дикари блядь!
Ладно, пусть я аниматор, но я креплюсь, потому что от нее многое зависит и надо ее ублажить.
Собрал наживку, баночку спрятал, кричу: – Я червя убрал, идите сюда, Сандра- Мария Генриховна, не бойтесь. Ебать вас окунями (это конечно про себя).
Подошла, вся пышет злобой – рожа пунцовая, я ей с улыбкой бутерброд протянул и говорю: – Кушайте. Сало домашнее, свинью сам резал.
У нее верхняя половинка, хуяк! – головой в землю, и оттуда потекла гостиничная овсянка с йогуртом.
Да что ж такое. У меня руки опустились, хоть плачь. Ну что опять не так? А ее полощет будь здоров.
Выдохлась наконец. Усадил её на стульчик, чаю налил, бутербродов не предлагаю – ни-ни. Сидит как сыч – прихлебывает. Я удочки наладил – только опустил в лунки, как она:
– Когда назад? Хочу назад. Поехали назад. Когда назад?
– Как назад? Самый экстрим начинается: сейчас дальше бурить пойдем. Сразу никогда на рыбу не нападешь. Лунок двадцать сделаем. Ветер будет пронизывать, руки коченеть, может льдина отколоться, и нас унесет, – все как вы любите. – подмигиваю ей.
– Идиот. Я в туалет хочу.
– Идите вон за сугробчик.
Пошла за сугробчик, вернулась, штаны подтягивает и скалится, язык показывает: – Б-э! Машину-то твою угнали. Так тебе и надо, чернозём, ц!
Я кинулся, и правда – нет машины на берегу! И сам берег чёта далеко и движется. Допрыгались! – оторвало нас, и несет на середину широкой реки, и может быть к противоположному, далекому берегу.
– Нет, – говорю, – Это не машину угнали, а наша льдина оторвалась и хуярит в открытое море. Кушайте экстрим полной жопой.
– А-а…как…э-э…– замычала моя подопечная, и губищами водит по сторонам, как локатором.
О блядь эти губы! Она ими кажется и слышит лучше, и видит лучше, и лучше соображает. Живут они на лице своей жизнью, как жирные паразиты.
Тут она всё прочухала, села в сугроб и заплакала:
– И-и! Что с нами будет?
– Утонем, хули. Раки сожрут.
Она в обморок, хуяк! Ладно, поспи думаю, я обдумаю как быть. А хули думать, дело плохо. Март, лед подточило, а льдина у нас не шибко большая, как бы еще не треснула. Связи нет, хватятся не скоро – есть все шансы утопнуть.
Поставил я палаточку целлофановую, затащил туда рискового менеджера. Она очухалась, чаю попросила.
А между тем, стало вечереть и мороз с ветром закрепчали.
– Холодно, Фома. – скулит она, – Сделай что-нибудь.
За щеку могу сделать. И то западло. Иди ты кукурузу охраняй, сволочь. И даю ей бур: – На, – говорю.
– Танцевать? – жалко скривилась она. – Так греться?
– Бури, ебанько. Оттанцевалась.
Заплакала, и стала бурить. Потом я, потом опять она. Холодно. Потом пришла белесая ночь, и эта рафинированная сволочь, оставив брезгливость, сожрала втихую все бутерброды, и бля буду, – уже принюхивалась к моим промасленным, смердящим ржавой селедкой рукавицам.
Ночью, на воде, на оторванной льдине страшно. Кроме того, нахуя мы бурили льдину в линеечку, – стежок за стежком, когда следовало крестиком? – вопрос не риторический, но ответа у меня нет.
Говорят, в критические мгновенья, у человека открываются невиданные способности. К идиотизму видать тоже…
Получилось вот что. В полночь, Сандра встала к буровой установке – размяться, и принялась: толи крутить бур, толи наматываться вокруг него, как раздался треск, и льдина лопнула по шву. Сандра безмолвно ухнула в воду, обнимая согревающий бур.
– Брось бур, дура! – ору, а над водой уже только её губы виднеются – трубочкой.
Услыхала ли она, или как специалист, оценила риски, но её голова, выпрыгнула из воды, как пробка, и заорала избитое, но резонное: – Спасите, тону!
Льдины неумолимо расходились.
Я схватился за брезентовый ремень сундука, оторвал один конец, намотал на руку, и с размаху швырнул сундук ей – он отлично плавает. Промахнулся. Вернее попал – звякнул прямо в карточку – она смолкла и стала покорно погружаться.
Выход был один. Я вытянул сундук, и, – эх! – зашвырнул на другую половину льдины, у самой кромки которой тонула рисковая. Разбежался, и перепрыгнул сам. Уже под водой ухватил Сандру за капюшон, вытянул на лед.
По щекам отмудохал, на колено животом положил – вода слилась, закашляла, пукнула обнадеживающе, и…и не гу-гу, – контузил я её коробочкой-то.
Веки залупил – а у нее глаз окривел – при контузии так бывает, я знаю. Аж жалко стало. И так не красавица, характер – гавно ядовитое из-под Гитлеровской клики, да еще глаз вывихнут – кому такой клад нужен?
Было в злостчастном сундуке НЗ – всю чекушку влил ей в дудку. Замотал это кривое недоразумение в целлофан палатки, сижу рядом, – отчаянье овладевает. И тут, – огонек вдали кажись. Едва теплится, но приближается – стало быть, к берегу прибивает.
Взялся за край палатки и потащил топляк на огонёчек. Волоку, задыхаюсь. Остановлюсь, по щекам ей нахуярю, руки подергаю – уже пружинят сука. Всё! – схватываться баба начала. Ой пиздец мне!
Вскоре чую, встала льдина – прибило! Спустя минут десять, вышел к одинокой, вмерзшей у берега барже.
Поволок кулек по обледенелым сходням на палубу, а у самых лееров, целлофан порвался, – Сандра вжик, и затылком по брускам-ступенькам: дын-дын-дын – звонко так. Промерзла похоже. Может оно и лучше? – у живой, зубы высыпались бы нахер.
Сбежал на лед, завернул опять её в целлофан, снегом присыпал, чтоб теплей, и кинулся в палубную надстройку, где огонек – за подмогой.
Баржу охранял одинокий, глухонемой мужичина. Здоровый бородатый похуист, – так бесстрастно он тащил тело, – маргарин короче, Герасим из «Му-Му», во.
Втащили кулек внутрь, в тепло, и брякнули у буржуйки – палуба загудела. Да один хуй, – дубаря уж дала наверное.
Стоило мне развернуть упаковку, как немой похуист удивил:
– Ы-ы-ы! – неожиданно прогудел он, и уставился на мою подопечную.
Кажется, Му-Му давно оставила этого нелюдимого мужчину, и больше сук он не видал, и женской привязанности не знал. А тут целая баба, хоть и побитая стужей, зато свежая, а уж сука какая первостатейная! Вижу, а у нее ресницы дрогнули.
– Водка есть? Растереть надо. – заорал я.
Этот столпник, то есть баржник, читал по губам, как по книжке. С воплем кинулся прочь, где-то загрохотало, посыпалось стекло, но вернулся с бутылкой.
Как одержимый, срывал он с тела заледеневшую одежду. Схватил нож и давай порть штаны, гамаши, белье. В минуту, Сандра была им распакована, пардон, до инструкции. Я отвел взгляд от неказистого голубоватого тельца.
– Ы-ы-ы… – восхищенно прогудел Герасим, замерев перед утопленницей, что означало: «Ааахуееть…!».
Отбросил нож и отрезал: – Ы! – «Попалась!».
Замирая, я опустил ладонь на могучее плечо: – Полегче.
– Ы! – страшно заорал инвалид, и впился в меня горящим взором.
Я конечно жутко пересрал, и наверное не смогу иметь детей, но я страшно признателен, что этот ебацираптор совладал с собой. Схватив бутылку, он облил Сандру водкой, и давай растирать. Касаясь грудей, промежности, он фальшиво гыкал: – Ы! – «Ой!».
«Ы» оказалось многогранный звуком, скажу я вам. Просто какой-то блядь бриллиант русского фонетического алфавита, да. В руках специалиста разумеется.
Через пять минут, девка захрипела и закашлялась, но осталась без чувств. Герасим с удвоенной силой занялся реанимацией.
Я понял, – пора пиздовать за машиной, тут без меня справятся. Кое - как выяснил, как далеко мы очутились от места, где оставил УАЗик.
– Ты смотри, того…, – мягко напутствовал я немого. – Через пару часов приеду за ней. Не оторви ничего, ладно?
– Ы! – мотал тот головой, как бы говоря: «Оно мне надо? Я в люлю, и руки на писюлю!», и ласково подтолкнул из кубрика, так что я едва не кувыркнулся за борт. Дверь захлопнулась. Я наконец вздохнул.
Заглянул в иллюминатор – простодушный Герасим уже яростно растирал Сандру-Марию раком – изнутри прогревал прибором, а чем еще бля?
«Сущий ребенок, – подумал я, – Хотя ей не повредит, ей еще деток рожать.» И оправился за машиной.
Когда я вернулся, Сандра только пришла в себя, и сидела укутанная в тулуп, и бессмысленно поводила лампочками, нихуя не соображая, – чекушка её догнала.
Пригорюнившийся Герасим сидел за столом, и не сводил жалкого взгляда с девушки.
Кое - как одели несчастную, и повели к машине. Спаситель её был мрачен, и беспрестанно вздыхал, как корова. Когда я усадил Сандру в машину, амбал с треском сломался.
Схватил меня за руки, бессильно мычал со слезами в глазах, и душераздирающей пантомимой умолял: «Оставь мужик девку! Все отдам, только оставь! Люба она мне!»
– Я б оставил, мне она даром не нужна. Но она из Москвы, её ждут. Не верну, – пиздец мне, тебе и барже. Извини.
Он страшно взвыл и кинулся прочь. Может, и за топором. Я вскочил за руль и дал по газам.
По пути, мягко выяснил, что Сандра помнит о рыбалке. Все обрывалось на гидроударе ящиком. Однако, как ни крути, а спас ее я.
Потому все обошлось. Она провалялась две недели с простудой в гостинице. Потом москвичи уехали: считать, прикидывать хуй к носу, писать бизнес-планы и строить нам оттуда козни. Вернулись через четыре месяца.
Сандры с ними не было. Я порасспросил аккуратно. Выяснилось, девушка носит тройню. Такую богатырскую, что она жрет и жрет, жрет и жрет, прерываясь лишь на поспать, а живот возит на специальной тележечке. Вот такой экстрим. А то приехали, понимаешь, срать учить...
© Алексей Болдырев
Ржунимагу - анекдоты, приколы, байки...