В понедельник в 14.00 врачи Института хирургии имени Вишневского, боровшиеся за жизнь Александра Галимова, пригласили журналистов на брифинг. На нем они подробно рассказали, как прошли последние дни мужественного ярославского игрока.
Инесса РАССКАЗОВА,
Дмитрий ПОНОМАРЕНКО
90 процентов ожогов. Боль, которую даже невозможно представить…
– Как бы вам объяснить, что такое такой обширный ожог, – задумывается врач, проводивший нас на территорию центра. – Ну если очень приблизительно… Это как раздетого догола человека выгнать на лютый сорокоградусный мороз на несколько часов. Поэтому наших пациентов при таких тяжелых травмах и вводят в бессознательное состояние. Сами поймите – даже при условии обезболивания лежать приходится постоянно без малейшего движения. Кто такое выдержит? Люди с ума сходят…
«НАДЕЖДА ЗАТЕПЛИЛАСЬ В СУББОТУ»
Со второго этажа к нам спускаются врачи, непосредственно занимавшиеся спасением Александра Галимова.
– День сегодня недобрый. Мы потеряли молодого парня, талантливого спортсмена, но прежде всего – просто хорошего человека, – говорит директор Института хирургии имени Вишневского Валерий Кубышкин. – Теоретически надежды на спасение с самого конца было слишком мало. Но мы сделали все возможное. С первой же минуты было сделано протезирование всех важных функций организма. Искусственная вентиляция легких, искусственная почка… Все, что требуется для борьбы с шоком и огромным распадом ткани вследствии ожога. Современная терапия была проведена в полном объеме. В любой зарубежной клинике не сделали бы больше… И все равно этого оказалось мало. Таковы уж особенности этой травмы.
– Был ли за эти дни хоть один момент, когда Александру стало лучше, и у вас затеплилась реальная надежда?
– Нам удалось стабилизировать состояние пациента, – отвечает руководитель Ожогового центра профессор Андрей Алексеев. – Изначально мы отдавали себе отчет, что такие ожоги несовместимы с жизнью. И все же в субботу нам удалось, наконец, нормализовать гемодинамику. Нормализовался пульс, артериальное давление. В общем, стало лучше работать сердце. До вечера воскресенья все шло неплохо. Вроде появился шанс, что за счет молодости и спортивного здоровья Александр будет бороться дальше. Но способности человека, даже такого сильного, как Галимов, не безграничны…
– У него иссякли силы?
– Да. Ожоговые травмы – особые. Они нарушают работы сразу всех внутренних органов. Даже комплексное лечение не спасает.
«ЖДАЛИ ЧУДА, НО ОНО НЕ ПРОИЗОШЛО»
– Вчера в СМИ появились слухи об операции по пересадке трахеи. Они имели под собой хоть какое-то обоснование?
– Абсолютно никакого! Это глупость больного воображения. При поражении дыхательных путей такие операции не выполняются.
– У многих людей появилась надежда на выздоровление Александра, когда они узнали, что сразу после аварии Галимов двигался и разговаривал.
– Это как раз и называется шок. Но за ним следует другая реакция, органы теряют работоспособность.
– За эти пять дней Александр приходил в сознание?
– Нет, он специально находился в медикоментозном сне. Это необходимая мера.
– Медицине известны случаи, чтобы люди с такими ожогами выживали?
– Все зависит от того – сколько глубоких ожогов и сколько поверхностных. У Галимова было девяносто процентов ожогов. Семьдесят из них – глубокие. В такой ситуации можно было надеяться только на чудо. К сожалению, его не случилось…
– Могло его состояние ухудшиться из-за транспортировки в Москву?
– Нет. Иначе мы бы потеряли его в первый же день после перевозки. Я лично в этом участвовал. Все было сделано правильно.
– Можно это было сделать сразу после аварии?
– Нет, в первые часы пострадавший нуждается в антишоковой терапии. Из-за этого он нуждался в срочной госпитализации.
«КОГДА Я ПРИЛЕТЕЛ В ЯРОСЛАВЛЬ, ОН БЫЛ УЖЕ В КОМЕ»
Просто поразительно, сколько диких слухов может породить человеческая трагедия. Сколько оказывается желающих вольно или невольно, а возможно – вполне сознательно и цинично сделать себе на ней имя. В последние дни несколько интернет-ресурсов уверенно вывешивали новость: «Александр Галимов скончался в больнице».
Было ли это банальной ошибкой – хотя никому, пожалуй, не стоит объяснять, какова цена такой ошибки, – или сознательно сфабрикованной «уткой» ради поднятия собственных рейтингов…
Это даже не хочется обсуждать.
Отойдя в сторонку с доктором Алексеевым после окончания официального брифинга, мы просто спросили его о том, что же происходило все эти дни за запертыми для посторонних дверями Института Вишневского. Что скрывали сдержанные и ничего, по сути, не говорившие строчки о стабильно тяжелом состоянии нападающего «Локомотива»...
– «Состояние Александра Галимова остается стабильно тяжелым» – эта фраза, начиная с четверга, звучала во всех сводках новостей. А что она означала на самом деле?
– Была определенная положительная динамика. Даже не то, что положительная… А просто относительная стабилизация состояния. Почему относительная? Потому что трудно себе представить, что при такой тяжелой травме может быть стабильность, которая определяет дальнейший перелом болезни. Это не тот случай… В воскресенье ближе к вечеру ситуация стала меняться. Нарастали явления сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности… Они прогрессировали, и в итоге привели к невозможности дальнейшей жизни.
– У Саши остановилось сердце?
– Да.
– Андрей Анатольевич, пожалуй, это уже лишний вопрос, но если бы его состояние оставалось стабильным, что вы собирались предпринимать?
– Дальнейшие хирургические действия: удаление обожженных тканей, изучение возможности пластики, то есть пересадки кожи, использование и культивирование клеток и так далее…
– Когда вы прилетели в Ярославль, Александр еще разговаривал?
– Мы с ним не говорили. Мои коллеги рассказали мне, что они некоторое время в самом начале общались с Сашей, когда еще не была налажена искусственная вентиляция легких.
– А при ней разговор в принципе…
– …Невозможен! Конечно, нет. Вентиляция легких проводится через специальную трубку, какой тут разговор может быть?!
– В Ярославле люди, ставшие свидетелями того, как Сашу грузили в машину «Скорой помощи» для транспортировки в Москву, говорили, что он плакал и кричал: «Не оставляйте меня одного! Пожалуйста, поговорите со мной!». Значит, это не могло быть правдой?
– Если бы речь шла о том, когда его только привезли с места аварии, то это могло быть правдой. Поскольку ожоги такой степени тяжести подразумевают шок и очень сильное возбуждение, оно бывает и немного неадекватным. Например, больные, которых затем удается спасти, не помнят ни самой катастрофы, ни того, что было после, в больнице. И, в общем-то, многим непосвященным может казаться: раз человек идет, разговаривает – значит, все благополучно. А на самом деле это реакция на травму, на боль, она выражается в выбросе гормонов в том числе, что позволяет организму работать на переделе.
– Как долго Александр находился в сознании?
– Не думаю, что больше часа-полутора часов. Затем неизбежно наступает истощение, падение деятельности со стороны внутренних органов и развивается следующее состояние шока, когда больной уже впадает в кому, а сознание отсутствует.
«НАДЕЮСЬ, САША СЛЫШАЛ, ЧТО ШЕПТАЛА ЕМУ ЖЕНА»
– Как часто вы позволяли его отцу и жене заходить в палату к Саше?
– Вчера его супруга приходила. Мы подходили к Саше, она с ним пошепталась… Конечно, как бы не было всем понятно о неблагоприятных перспективах, связанных с лечением ожоговой травмы, все мы надеялись… Но мы адекватно оценивали ситуацию. Родственники тоже понимали это и внутренне были готовы к самому страшному. Хотя подготовиться к этому, конечно, нельзя.
– Александр мог не то, чтобы услышать, а почувствовать, что говорила ему шепотом Марина?
– На этот вопрос вам никто не ответит. Мы считаем, что, наверное, люди, лежащие в коме, все равно каким-то образом слышат и чувствуют. В общем, я думаю – да…
– Всегда ли вы разрешаете близким входить в палату к больному? Или это был исключительный случай?
– Все зависит от близких, от того, в каком состоянии они сами находятся. Готовы ли они к таким тяжелым впечатлениям, смогут ли они вынести то, что им придется там увидеть. Понимая, что ситуация может измениться в любую минуту, мы стараемся, чтобы у близких и родных не оставалось потом чувства, что они не успели сказать что-то, попрощаться…
– Их готовность вы оцениваете, или это делают психологи?
– После стольких лет работы с тяжелым больными, – а к нам же поступают самые тяжелые больные со всей – опыт у нас уже не меньше, чем у психологов.
– Когда Саша ушел, ни его жены, ни отца в больнице не было? И они узнали обо всем от врачей?
– Сегодня они не успели приехать. Я позвонил супруге Саши, а его отец как раз в это время подъезжал к институту.
– И не застал сына в живых?
– Нет.
Разбился хоккейный Локомотив