27 февраля в российский прокат выходит
«Трудно быть Богом» Алексея Германа — фильм по мотивам одноименной повести братьев Стругацких, который создавался на протяжении 13 лет. В преддверии премьеры картины исполнитель главной роли Леонид Ярмольник, актриса Наталья Мотева и соавтор сценария, супруга и верный соратник постановщика Светлана Кармалита рассказали КиноПоиску о творческих методах режиссера, о том, что потребует от зрителя просмотр последнего фильма Германа и как он может изменить наше отношение к жизни и кино.
http://www.kinopoisk.ru/interview/2342684/[youtube]http://www.youtube.com/watch?v=4pmlATs-VNA[/youtube]
[youtube]http://www.youtube.com/watch?v=WHRQgkqjTDw[/youtube]
Отрывок из интервью Ярмольника журналу The New Times:Леонид Ярмольник - о фильме «Трудно быть богом», Алексее Германе и жизненных ценностях
«Трудно быть богом» Алексея Германа 26 января увидели зрители международного кинофестиваля в Роттердаме. В феврале картина выйдет в российский прокат. Леонид Ярмольник, отметивший 22 января свое 60-летие, рассказал The New Times о работе с великим режиссером, о Румате Эсторском и своих жизненных ценностях.Леонид, вас все знают как преуспевающего артиста, продюсера, шоумена. Но вряд ли кто мог предположить 15 лет назад, что вы сыграете главную роль у Алексея Германа в «Трудно быть богом». Для многих это загадка — почему он выбрал именно вас?Он всегда удивлял своим выбором. Все годы, пока я у него снимался, он любил рассказывать в интервью, что не видел моих картин, не смотрел телевизор, конечно, он лукавил. Разумеется, знал и про мои шоу и какие-то фильмы посмотрел. Но у него принцип был — удивлять. В его фильмах главные драматические роли играли характерные, комедийные артисты — Андрей Миронов, Юрий Никулин, Ролан Быков. Поэтому все логично, я тут не исключение. Но все равно мое удивление было бескрайним, когда он утвердил меня. Потому что ощущение от всех фильмов Германа — что это кино невероятно серьезное, инопланетное, можно сказать. Конечно, я был счастлив, что он выбрал меня, это было огромной радостью, ответственностью и все равно загадкой.
Как это все происходило?Был конец 1999 года, то есть почти пятнадцать лет назад. Показывались многие, я знаю, что хорошие пробы были у Саши Лыкова, он замечательный артист и, конечно, мог эту роль сыграть. Но легенда такова — меня утвердили за одну фразу. Во дворе «Ленфильма», где обелиск памяти павшим в войне, там шли пробы... И Герману понравилось, как я сказал слова Руматы: я не могу этого сделать, сердце мое полно жалости. Алексей Юрьевич любил рассказывать, что именно тогда принял решение, что играть буду я.
А самая первая встреча с Германом когда случилась?Именно тогда, в конце 90-х. Но сначала продюсер Виктор Извеков, с которым мы вместе работали над фильмом «Барак» Валерия Огородникова, дал мне почитать сценарий «Трудно быть богом». Мы с Огородниковым ехали тогда в Локарно, там получили «Серебряного леопарда», я читал потрясающий сценарий — это было двойное счастье, счастливый год.
Известно, что у Германа был очень непростой характер. Какое у вас было представление о нем как человеке, когда вы начинали вместе работать?Мне было понятно одно: легко не будет. Мы с Германом знакомились на протяжении многих лет, с ним невозможно было познакомиться один раз и сказать, что ты его знаешь. Способность удивлять у него была постоянной. У него было всегда разное настроение, отношение, он умел провоцировать, был такой, я бы сказал, запланированный «издеватель». Когда ему было что-то нужно от артиста, он шел не через объяснения, а через какие-то раздражители. Иногда выводил из себя, иногда обижал — нарочно. Меня, моих близких друзей. Чтобы вызвать потерю равновесия. Когда видел, что добился своего, говорил: давайте снимать. Привыкнуть к этому, как вы понимаете, невозможно, хотя я уже догадывался, что это его режиссерская техника. И хорошая на самом деле. Хотя часто обидная — с точки зрения человеческих взаимоотношений. Но со временем я научился прощать, потому что никто не знает, как делать кино, из чего оно по-настоящему получается, как добиваться от артистов того, что нужно фильму. Раз уж ввязался в это дело, нужно быть готовым ко всему. Все равно цель была одна: чтобы результатом был удовлетворен Алексей Юрьевич, а это было очень трудно. Более сомневающегося режиссера я в жизни не видел. На втором месте, наверное, мой друг Валера Тодоровский. Что мне, уже очень взрослому человеку, дает понять: хороший режиссер — это сомневающийся режиссер.
Рене Клер говорил: мой фильм готов, осталось его только снять. Мог такие слова сказать о себе Алексей Герман?Герман утверждал, что пока ему сцена не приснится во всех деталях, он не может приступить к съемкам. Он был тщательным и дотошным абсолютно и бескомпромиссно, до крошечных нюансов, которые мне, например, казались несущественными, все равно никто не заметит. Для Германа мелочей не было никогда.
Фильм Германа сильно отличается от романа братьев Стругацких и, насколько я понимаю, от первого варианта сценария тоже. В чем разница, на ваш взгляд?Сценарий практически не менялся. Просто он был написан в такой форме, что не всякий человек мог его правильно прочесть. Алексей Юрьевич и Светлана Кармалита написали его на своем особом киноязыке. От романа фильм отличается, конечно. Вернее, от формы романа. Стругацкие писали свою книгу, когда о многом нельзя было говорить, разве что в сказочно-приключенческом, фантастическом жанре. Чтобы поднимать те вопросы, которые для Германа и были самыми главными. «Трудно быть богом» — фильм вне жанров. Это философское размышление о том, как устроен мир. О том, что с этим миром ничего нельзя сделать — сколько бы усилий ни прилагали в разные времена, на разных уровнях развития цивилизации, все равно ничего не изменишь. Власть остается властью, как и борьба за нее, деньги — деньгами, предательство — предательством. Герман сделал свой главный фильм, свою библию. Это его исповедь, его понимание людей и жизни. Фильм Германа не имеет границ. Наверное, есть там какие-то вещи, присущие именно нам, с нашим советским прошлым и жестокостями именно нашей истории, но он больше, шире. Про всех и про всегда.
Как складывались отношения Алексея Германа и братьев Стругацких?Был контракт, где Борис Стругацкий позволил Герману как большому художнику делать то, что он хочет. Он понимал, что прошло пятьдесят лет и можно трактовать роман по-другому. Так, как это сделал Герман. Если у Стругацких Румата возвращается на Землю, то у Германа он готов остаться на чужой планете, потому что здесь и там по сути одно и то же. Такие же пороки, жестокость, те же неучи, жлобы, покорные, зависимые, не готовые переделывать жизнь, отвечать за нее.
Что вы думаете о своем герое? Кто он, ваш дон Румата Эсторский?Думаю, таких людей достаточно много. Умных, честных, которых родители правильно воспитали, научили уважать людей, внушили, что не нужно делать зла, надо творить добро. Но они не могут стать полностью подобными дону Румате. Для него Стругацкие придумали особое качество. Он как будто бы совершенно независим. Его нельзя убить, у него много денег, он никому не подчинен. И все равно у него ничего не получается. Как авторы-фантасты они мечтали, чтобы он мог справиться с пороками и несчастьями человеческой природы. Герман знает, что это невозможно. «Трудно быть богом» — произведение тяжелое, драматически страшное. Поразительно, что Герману в 68-м году не дали снимать по нему фильм из-за чешских событий, и потом он долго не мог приступить к своему замыслу. Но роман Стругацких легко экранизировал некто Петер Фляйшман. Помню, я даже пробовался у него на какую-то роль, но там просто хрень собачья получилась. Большая удача, что я туда не попал. Бог отвел. Я в этом смысле lucky, везунчик, меня часто не утверждали, и каждый раз оказывалось, что к счастью.
Режиссер Александр Зельдович написал в фейсбуке, что фильм произвел на него сильное впечатление, при этом он считает, что картина противоположна «художественному воздуху» Стругацких: они надеялись, что модернизация принесет освобождение, а Герман понимал, что он никакого освобождения не дождется. Вывод: «это антирусскоинтеллигентская картина». Вы с этим согласны?Нет. Конечно, это нерадостный фильм. Там есть только боль. Свет в конце тоннеля художник нам не обещает, он задает вопросы и показывает все, из чего эти его размышления возникли. Что делать и как дальше жить — должны думать зрители. И нет даже намека на презрительное отношение к интеллигенции, Герман сам, может быть, из последних настоящих ее представителей.
Что вы чувствовали, понимая, что работа над фильмом затягивается на долгие годы?Не то чтобы я куда-то торопился, но понимал, что другой режиссер снял бы фильм за полтора-два года. Но не Герман. Конечно, вначале у меня были иллюзии, что в сочетании со мной работа пойдет быстрее, я помогу решить какие-то производственные вопросы. Я довольно скоро понял, что ошибался. Когда мы снимали уже три, четыре года, наступил замечательный момент — мне стало все равно, сколько будет сниматься это кино, я перестал думать о времени. И больше всего я расстроился, когда мы действительно закончили работу. Были очень длительные перерывы, Герман болел, сомневался в том, как монтировать, какие нужны шумы, какая музыка. Через два года после окончания монтажа шло озвучание, мне было очень грустно. Потому что мы подошли к завершению, а я уже был готов к тому, что процесс будет бесконечным, мне это стало нравиться. Герман шутил: ты теперь не захочешь больше со мной работать. Он же собирался «Скрипку Ротшильда» со мной снимать. Еще у него была сумасшедшая идея фильм про Дзержинского сделать, предлагал мне его играть. Прикладывал бородку, говорил, что похож. Но не случилось. Прервалась наша общая история. Самое удивительное, что, наверное, это первый фильм в моей жизни, когда мне совершенно не важна реакция тех, кто будет его смотреть. Потому что кино до такой степени непростое, глубокое, что даже среди тех, кто очень любит Германа, много тех, кто озадачен, растерян от увиденного, не все готовы разделить мой восторг. «Трудно быть зрителем» — удачно перефразировал название в своей рецензии Андрей Плахов. Зрители в основном привыкли воспринимать фильмы только как развлечение, что-то на уровне танцевальной пластинки. Все должно быть просто, понятно, незатейливо и чтобы непременно хеппи-энд. А тут ощущение, что камера попала в Cредние века. До такой степени тщательно, детально выписан каждый кадр. Подобраны необыкновенные лица, странные, деформированные, с особенным выражением, глубокими глазами, их отыскивали повсюду, даже в психиатрических лечебницах. Там единственный нормальный человек — Румата, инопланетянин. С другим взглядом, иной реакцией. Но Герман постоянно говорил: Ленечка, старайся быть таким, как они. Чтобы была натуральность, почти животность.....
http://www.newtimes.ru/articles/detail/77876/