Просмотр сообщений
491
ТРЁП / Re: Интересные материалы и факты.
« : 30 Сентября 2013, 20:21:27 »
История чукчей-I
Первые охотники на мамонтов пришли на Чукотку около 20 тысяч лет назад из более южных областей Центральной и Восточной Азии. Прошли тысячелетия, очертания континентов изменились, мамонты закончились, а жизнь обитателей Берингии почти не менялась…
Около четырех тысяч лет назад пришельцы из саяно-байкальского региона, смешавшись с местным населением, положили начало чукотскому и корякскому этносам. По меньшей мере в первом тысячелетии нашей эры чукчи, оставаясь одним народом, разделились по укладу жизни на береговых и материковых – первые вели образ жизни оседлых добытчиков морского зверя, вторые приручили оленей, хотя оставались по большей части охотниками; переход к крупнотабунному оленеводству как основному способу хозяйства (вследствие событий, о которых речь пойдет дальше) начал происходить лишь в XVII-XVIII веках. К тем же векам времени относится и происхождение самого слова "чукча" – от эпитета тундровых оленеводов "чаучу" (мн.ч. "чаучавыт") – "богатый оленями". Береговые чукчи назывались анк’альыт ("морской народ") или рам’аглыт ("прибрежные жители") Сами себя как народ чукчи определяли словом " луораветлян" (мн. ч. "луораветльэт"). Слово это, как и самоназвания множества других народов, обозначает просто "люди", точнее, "настоящие, нормальные, люди" – в отличие от "неправильных" иноплеменников. В конце 1920-х годов, кстати, название "луораветланы" бытовало в качестве официального.
Быт чукчей до XVII века, навыки их жизни в арктическом климате, прошедшие проверку тысячелетиями, позволяют представить быт и жителей Европы времен последнего оледенения и по-новому взглянуть на некоторые факты. Например, как-то по умолчанию считается, что к исчезновению из обихода охотников бола и дротиков с копьеметалками привело изобретение более совершенного орудия – лука. Однако чукчи до XIX века вполне эффективно использовали эти по какой-то причине забытые в Европе приспособления одновременно с луками – для охоты на некрупную дичь и водоплавающую птицу.
Интересно, что уровень жизни чукчей и других арктических народов был относительно высок, по ряду показателей (продолжительность жизни, детская смертность, заболеваемость, вероятность голода и др.) гораздо выше, чем, например, у жителей Юго-Восточной Азии – благодаря отсутствию многих возбудителей инфекционных заболеваний и наркотических продуктов, низкой скученности населения и высококалорийной животной пище. От отсутствия растительной пищи северяне тоже не страдали – луораветльэт использовали в своем рационе несколько десятков видов дикорастущих клубней, трав, корней, ягод, морскую капусту, а в одних только листьях полярной ивы (съедобны ее молодые побеги) содержится в 7-10 раз больше витамина С, чем в апельсинах.
Из вклада чукчей в мировой технический прогресс нужно упомянуть каркасные морские суда – каяки и байдары, конструкция которых оказалась настолько совершенной, что с незначительными изменениями (касающимися главным образом материалов) легла в основу современных спортивных аналогов с аналогичными названиями.
Стабильной хозяйственной ячейкой береговых чукчей была промысловая артель – восемь-десять человек, экипаж промысловой байдары: гарпунер, шкипер-рулевой (он же обычно хозяин байдары) и шесть-восемь гребцов. Обычно такую артель составляли родичи, но если один род не мог укомплектовать экипаж, к ним присоединялись неродственники. Богатые роды, соответственно, владели несколькими байдарами.
Чукотскую ярангу часто представляют и рисуют в виде остроконечного чума или типи, на самом деле она больше поминает юрту – приземистый шатер 3-4 метра в высоту и 10-15 метров в диаметре, предназначавшийся обычно для нескольких родственных семей и довольно неудобный для перевозки, несмотря на кочевой образ жизни хозяев. В центре было "общее помещение" с очагом, а у стен напротив входа устанавливались "спальные помещения" – пологи примерно 2х4 метра, каждый из которых принадлежал одной семье. Каждое утро женщины снимали полог, раскладывали на снегу и выбивали колотушками из рога оленя; для вентиляции в его стенках имелись отверстия, при необходимости закрывавшиеся пробками из меха. Изнутри полог освещался и отапливался лампой-жирником – каменной плошкой с фитилем, наполненной китовым и тюленьим у береговых или вытопленным из раздробленных оленьих костей жиром у материковых чукчей. Внутри полога было настолько тепло, что люди обычно сидели там нагишом. Между входом в ярангу и очагом имелся еще холодный "тамбур" для теплоизоляции и хранения продуктов. Каркас яранги изготавливали из дерева, а береговые оседлые чукчи часто из китовых костей – это делало жилище более массивным и устойчивым к штормовым ветрам.
Стойбища насчитывали до десяти яранг, которые обычно располагали в ряд с запада на восток. Первым с запада ставили жилище главы стойбища, общественное положение которого побывавший в плену у чукчей казак Б. Кузнецкий в 1756 году описывал так: "Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют, а живет всякой лучший мужик со своими родниками собою, и тех лучших мужиков яко старшин признают и почитают по тому только одному случаю, кто более имеет у себя оленей, но и их вменяют ни во что, для того, ежели хотя на малое что осердятся, то и убить их до смерти готовы…" В чукотском сказании говорится: "Долго слушали воины и не послушали своего вождя". Обычно таким вождем (умилыком) становился сильнейший воин стойбища, им можно было стать, победив предыдущего умилыка. Вождь требовал себе часть добычи, непокорного он мог вызвать на поединок, после чего "на законных основаниях" убить.
Глава большой патриархальной семьи (включавшей несколько малых семей, объединенных родственными связями – население яранги) был полным хозяином внутри нее и также мог прикончить любого из членов своей семьи без каких-либо для себя последствий, люди могли лишь осудить его поступок, но не вмешаться.
При этом на войне ополчением порой (но не всегда) мог командовать какой-нибудь опытный старичок, а не самый сильный воин. Важные решения также часто принимали старики, совещаясь с умилыком, который лишь вносил на совет предложение, например, о заключении мира. Впрочем, старики у чукчей редко жили долго: став неспособными самостоятельно промышлять, они обычно просили ближайших родственников лишить их жизни. Принявшие такую добровольную смерть, согласно мировоззрению чукчей, попадали в верхний мир, подобно павшим в бою воинам. Скончавшихся же от болезни ждал нижний мир – кэле, обиталище носителей зла.
Шаманы на Чукотке не выделялись в отдельную касту, не имели специального костюма и на равных с другими членами общины участвовали в охоте, войне и работах по хозяйству. Некоторые шаманские функции мог выполнять глава семьи, и в каждой семье был свой бубен, семейная святыня, его звучание символизировало "голос очага". Часто бубны использовались как обычный музыкальный инструмент, наряду с варганами и лютнями (у чукчей были лютни, да). Интересно, что каждый человек имел, по меньшей мере, три "персональные" мелодии, сочиненные им в детстве, в зрелом возрасте и в старости (чаще, правда, детскую мелодию получали в подарок от родителей). Возникали и новые мелодии, связанные с событиями в жизни (выздоровлением, прощанием с другом или возлюбленной и т. п.). У шаманов были свои персональные напевы для каждого из духов-покровителей.
Вопреки распространенным сегодня представлениям о флегматичных северянах, древние чукчи отличались крутым нравом и взрывным характером. Из-за бытового пустяка или разногласий в торговой сделке могла вспыхнуть ссора, переходящая в драку, нередко заканчивавшуюся убийством, а там в действие вступали обычаи кровной мести и талиона. Впрочем, в отношениях между родственниками кровная месть часто заменялась вирой или вызовом обидчика на поединок. А сражаться чукчи умели…
История чукчей-II: про эскимосов
Для начала – короткое чукотское героическое сказание, записанное В.Г. Тан-Богоразом, биография которого заслуживает отдельного описания… но не будем о нем. Сказание же таково:
"Два человека с мыса Чаплина, один из них шаман, были унесены вьюгой в зимнее время на плавучем льду. Льдину пригнало к острову Лаврентия, к поселку Чибикак. Жители выбежали, убили одного из них, просверлив ему череп острым сверлом. Шамана оставили в живых, рабом сделали. Одну ночь только с ними переночевал, потом позвал своих моржей-духов. Много моржей пришли, стали в ряд так, чтобы он мог пройти по их головам. После многих приключений шаман вернулся на Чукотский мыс и рассказал людям, какая судьба постигла его товарища. Люди решили отомстить за него.
На следующее лето со всех поселков собрались на берегу воины. Сели в лодки. Много больших лодок отплыло к острову Лаврентия. На берегу они увидели поселок. Густой туман лежал на земле. Почти все воины сошли на землю, хотели напасть на врага. Несколько человек направились прямо к поселку, под прикрытием тумана. Сказал старик: «Подайте голос, завойте по-волчьи». Они завыли как волки. Другой старик, из жителей острова Лаврентия, сказал тогда: «О, они здесь». Молодые воины ответили: «Это не может быть! Ведь мы на острове». — «Ну да, да! Ответьте им». Тогда они заревели как моржи. В это время большой отряд нападающих медленно подходил к ним сзади. Неожиданно они набросились на островитян и стали убивать их. Женщины в страшном испуге стали давиться. Другие же резали моржовое мясо, чтобы угощать победителей. Большое побоище было! Много женщин увезли с собой на мыс Чаплина.
Через четыре года отправились островитяне мстить за нападение. Они пришли ночью, все люди спали. Они убивали людей, просто просовывая копья сквозь меховую стену полога. Один маленький мальчик, сирота, успел убежать от них, разбудил других. Нападавшие убежали к морю. На следующий год старики с острова Лаврентия сказали: «Довольно. Пусть мир будет». Пришло лето, и на берегу сошлись много островитян. Они принесли очень много деревянных сосудов и отдали людям этой стороны. Сказал старик нашего берега: «Как ответить? Дайте им шкуры». Дали им мягкие шкуры. «Что за шкуры?» — «Оленьи шкуры». — «Что такое олени?» — «Они с рогами». — «Что такое рога?» Тогда им показали голову оленя. Они смотрят, говорят: «О, как чудесно. Нос — как дыры в кожаном покрытии байдары». — «Попробуйте-ка лучше мясо». Сварили оленьего жиру. Потом они попробовали его: «О, это очень вкусно». Они ушли и оставили старика. Он был шаман. Люди этого берега взяли его в плен так же, как островитяне взяли четыре года назад одного из наших людей.
В XV-XVI веках чукчи были оттеснены от своих прежних мест обитания далеко на восток юкагирскими племенами, вынужденными мигрировать под давлением тунгусов (тех в свою очередь теснили из бассейна Лены тюркские и монгольские предки якутов-саха). В поисках новых мест юкагиры заняли бассейн Анадыря, дойдя до Берингова моря и территориально разделив чукчей и коряков, связанных общностью происхождения.
В юкагирском фольклоре сохранились предания о том, что юкагиров на местах их нынешнего обитания встретил некий древний народ, живший в основном охотой на лося, делившийся на "людей леса" и "людей моря"; они боролись с пришельцами-юкагирами, но те победили их, и аборигены вынуждены были отступить (а ареал лося захватывает верхнее и среднее течение Колымы, Индигирки и Анадыря).
Чукчи же, отходя на восток, вступали на территории, заселенные азиатскими эскимосами, а тем подвинуть было уже некого и отступать некуда – пришлось потесниться. По причине ли давних связей двух народов, или потому что береговым чукчам с эскимосами делить было в общем-то нечего – морского зверя тогда хватало на всех – но это "уплотнение" проходило по большей части мирно. Чукотские роды часто просто подселялись в эскимосские стойбища – еще в конце XIX-начале ХХ веков было немало эскимосских населенных пунктов (Кивак, Чечин и др.), в которых жили чукчи. Население таких поселков говорило на смешенном чукотско-эскимосском жаргоне, либо, как в Уэлене конца XVIII века, на двух языках.
Эскимосское население большинства смешанных стойбищ со временем было полностью ассимилировано – на стороне устремившихся на побережье чукотских охотников было численное превосходство, однако и по сей день многие места по берегам обоих океанов, заселенные исключительно чукчами, носят названия на основе эскимосских корней Ассимиляции способствовал и постоянный торговый обмен между береговыми и оленными чукчами: зверобоям нужны были кожи оленей и изделия из них, а оленеводам – ворвань и прочные ремни из шкур морских животных. Эскимосы же не имели материковых собратьев, так что владеть чукотским языком и иметь среди чукчей родню им было экономически выгодно.
В языке чукчей полно эскимосских слов, в основном описывающих морской промысел, в языке же азиатских эскимосов заимствованы чукотские термины, отражающие оленеводческий быт. Многие имена у чукчей – эскимосского происхождения, и наоборот; подобному смешению немало способствовали бытовавшие у обоих народов представления о реинкарнации.
По иному развивались отношения чукчей с американскими эскимосами. Документы начала XVIII века отмечают нападения чукчей на население Аляски, захват имущества и угон в плен женщин и детей. Примерно с середины XVIII века появляются указания на то, что чукчи наряду с набегами ведут на Аляске и торговые дела: "Летом в тихую погоду на байдарах, зимою же по льду на оленях на лежащий почти в середине пролива остров Имоглин (о. Ратманова), а оттуда в Америку в один день переезжать можно, то чукчи нередко ту часть света посещают и торг там, а иногда и грабежи там производят".
Справа: эскимосский доспех из кожи моржа. Аналогичные чукотские ламинары - мэргэв - отличались только прямоугольной формой "крыльев"
В 1789 году сотнику И. Кобелеву удалось уговорить "увеленского острожка лутчего пешего человека Опрею" взять его с собой в такую торговую экспедицию на Укипень-остров (о. Кинг). Чукоч собралось полторы сотни человек на десяти грузовых байдарах. Подъезжая к острову, чукчи остановили байдары, "оделись в куяки, в руках копье, луки и стрелы на тетивах так, как ратиться должно." То же проделали и "укипанцы" на берегу, как пишет Кобелев, "для примера" – мирные торговые связи к тому времени только начали налаживаться, и ни одна сторона полностью не доверяла другой.
Обмен часто проходил в виде "немого торга" – одна сторона оставляла свои товары и отходила. Представители другой стороны клали напротив нужной им вещи свои и тоже отходили. Иногда, прежде чем удавалось "договориться", приходилось делать несколько встречных предложений, а любое недоразумение могло привести к кровавой развязке, после чего уцелевшие от проигравшей стороны могли организовать экспедицию с целью мести – попутно захватывая добычу и пленников.
В 1793 г. в Сенате обсуждался рапорт капитана Биллингса, в одном из пунктов которого сообщалось, что "северо-восточные американцы, изъявив желание, имели дружественное с россиянами обхождение, испрашивают защищения от нападения и грабежа чукчей". Американские эскимосы жаловались русским, что чукчи "почти ежегодно на байдарах приходя на их землю, истребляют их убийством, имение их грабят, а жен и детей берут в плен."
В этих набегах участвовали не только береговые чукчи, но и их друзья азиатские эскимосы, и сухопутные чукотские оленеводы, не имевшие байдар. "Взаимодействие армии и флота" чукчей описывается в документе XVIII в.: "Оленные чукчи к сидячим чукчам на оленях приезжают и в зимние походы на коряк подымают тех сидячих на своих оленях, а, напротив того, сидячие чукчи оленных носовых и в дальних от моря местах в тундреных живущих летом возят их на своих байдарах по морю и по реке и дают им во взаимное дружество свои байдары, а от них оленных вместо байдар своих берут на платье себе разного звания кожи оленей."
Эскимосы, надо сказать в долгу не оставались – попавших в плен чукчей они обращали в рабство или изощренно убивали.
Специализированных боевых "драккаров" у чукчей не было – одни и те же байдары использовались и в мирное, и в военное время и применялись лишь для переброски сил, но не морских сражений. Изредка случавшиеся столкновения на море сводились в основном к перестрелке из луков – на беспалубных судах с натяжной обшивкой полноценный абордажный бой невозможен. Зато против них была возможна "водолазная война", когда человек опускался под воду и разрезал обшивку, после чего байдара шла ко дну вместе с экипажем. Такой способ борьбы с лодками противника применялся редко, в основном беглецами для спасения от преследователей, ибо был рискован и для водолаза, ведь чукчи и эскимосы, как правило, не умели плавать и вообще считали воду средой обитания кэле. Деления на гребцов и пехотинцев не существовало: главное было высадиться, а там и те, и другие равным образом участвовали в сухопутной схватке.
Описанная Кобелевым флотилия из десятка байдар и сотни-полутора воинов была достаточно типичной, однако он же упоминает о плавании на Аляску в более раннне времена сборных армад из сотни байдар и восьми сотен "десантников". Чукотские "викинги" в походах вдоль побережья иногда доходили до территории Канады (самыми ценными пленниками таких дальних экспедиций считались негритянки).
Ход самого налета со слов чукчей описал миссионер А. Аргентов: "Движимые чувством мщения за какие-то старые обиды и имея в виду корысть, чукчи задумали сделать набег. Это было в 1840 году. В числе 70-ти человек пристали они к какому-то острову в туманную ночь; первым делом их было продырявить у туземцев байдары (чтобы те не бежали в море), затем они врасплох напали на сонных обитателей и многих перекололи. Испуганные гамом нападающих и отчаянными воплями своих, оставшиеся в живых кинулись было спасаться в своих байдарах: оттолкнулись на море и перетонули. Все годные женщины и дети взяты в плен, а хилые, хворые, увеченные и престарелые убиты без остатка. „Для чего их жалких оставлять на мученье!" – прибавил рассказчик." Прикончив оставшихся без кормильцев немощных членов племени, нападавшие проявили гуманизм без всяких кавычек: не позволив им умереть от голода, а убив оружием, как воинов, помогли уйти в верхний мир, к лучшей жизни.
Для защиты от взаимных нападений и чукчи, и эскимосы старались располагать поселения на возвышенности, выступающем в океан скалистом мысу или галечной косе, откуда удобнее было обороняться, а в мирное время легче разглядеть добычу в море. Рядом или между поселением и берегом сооружали укрепления, самыми простыми и быстровозводимыми из которых были стены из натянутых моржовых шкур, в которых копьем прокалывались небольшие бойницы. С целью затруднить подходы к жилью на дороге, по которой, как предполагали, пойдут враги, эскимосы могли устанавливать замаскированные колышки, калечившие ноги нападающих, или деревянные пластины с шипами, как на медвежьей охоте. Азиатские эскимосы в качестве полевого укрепления иногда строили снежную крепость, залитую для прочности водой. Водой поливались и подходы к крепости. Если крепости находилась на возвышении, то сверху над местами предполагаемого штурма могли привязывать сани, снабженные острыми кольями и утяжеленные для скорости и натиска камнями.
Существовали и капитальные стационарные каменные крепости (по-эскимосски "умкы"), с бойницами двух видов: для стрельбы из лука и скатывания камней. Вход закрывался каменной плитой. Рвом, правда, эти замки не обносили: в вечной мерзлоте копать каменными и костяными орудиями траншеи глубже полуметра затруднительно даже летом. На длительную осаду такие крепости рассчитаны не были, но арктические народы ее вести и не умели – обычно после непродолжительного интенсивного обстрела переходили к штурму. Но часто жителей поселка мог спасти сам факт наличия крепости (если речь не шла о мести именно данному конкретному роду) – нападающие обычно высылали вперед разведчиков, и если те видели, что в поселке возведена крепость, а жители готовы к обороне, то алчущие более наживы, чем ратных подвигов агрессоры могли обойти данное поселение стороной.
О тактических приемах можно судить по сказаниям, подобным приведенному в начале поста: нападать стремились неожиданно: на рассвете, в утреннем тумане, или специально выбирали время, когда основная часть мужчин была на охоте и поселок оставался без защитников. Эскимосы же, уходя на охоту, иногда прибегали к хитростям: выставляли на видных местах кучи камней в рост человека, одетые в парки – разведчикам они должны были показаться часовыми. Часто упоминается, что флотилия при подходе к поселению врага разделялась: большая ее часть скрытно приставала к берегу и готовилась напасть с тыла, тогда как меньшая чалилась в виду поселения, отвлекая на себя внимание. Высадка могла происходить и в отдалении от вражеского стойбища, чтобы жители не сразу узнали о ней, а приплывшие могли отдохнуть от гребли.
Если война становилась затяжной и бесперспективной для обеих сторон, заключалось перемирие, постепенно завязывались торговые отношения – и хотя случаи чукотского межконтинентального бандитизма продолжались почти до конца XIX века, но становились все реже и реже; в начале ХХ века в разговоре с Богоразом чукотский торговец обрисовал ситуацию так: "Войны кончились. Пришло время мира. Каждый думает только о выгоде, и все племена и народы перемешались". В интернетах встречается упоминание о том, что последняя война чукчей с эскимосами произошла аж в 1947 году и окончилась победой чукчей, но упоминаний о первоисточнике этих сведений я найти не смог, поэтому подробностей (чем в это время занимались пограничники обеих сторон, насколько масштабная случилась перестрелка, каковы были международные последствия… и были ли они вообще, или это просто советские чукчи с советскими же эскимосами по пьяни подрались) сообщить не могу и поручиться за достоверность самого факта – тоже. UPD: nik_ratibor пишет: «Я тут запросил чукотских погранцов, дабы они вопрос про "войнушку" 1947 провентилировали у местных краеводов. Вот что мне ответили: "До войны дело не дошло, но конфликтуют они постоянно... Кстати, последнего кулака чукотского раскулачили где-то в 1959 году...."»
История чукчей-III; про юкагиров и коряков
Речь у нас идет в основном о чукчах, и некоторые из тех, кто немного в курсе былого чукотского величия, друг за другом представляют себе древних чукчей этакими непобедимыми супервоинами, сильнейшими на северо-востоке, покорившими до прихода русских всё и вся. Однако ж, воспевая чукотские ратные подвиги прошлых дней, следует воздать должное и юкагирам, которые на протяжении почти всего XVII века, имея численность в 4-5 тысяч человек, то есть впятеро меньше людей, чем один лишь чукото-корякский ареал, и имея три фронтира – чукотский, корякский и тунгусский, испытывали поражения лишь от тунгусов, а на востоке удерживали доминирующие позиции (притом, что сами чукчи и коряки были разъединены этими же самыми юкагирами, так что потенциал экспансии могли тратить лишь на них, а не друг на друга).
Сами себя юкагиры называли "одул" или "вадул", что означает "сильный" или "могучий". Как писал Владимир Ильич (Иохельсон, этнограф был такой), "вообще известно, что охотничьи племена воинственны и храбры, но юкагирские "сильные люди" ["тэнбэйэ шоромох" – богатыри", "военные предводители"] славились на всем северо-востоке силой и ловкостью" – а Иохельсон превосходно знал и юкагиров, и тунгусов, и чукчей, и коряков, так что имел возможность сравнивать. Воины же из охотников и оленеводов действительно получались отменные, одна из причин этого кроется в самом их образе жизни – если детям земледельцев приходится тренироваться кулачному бою в ущерб полевым работам, то разные чукчи с юкагирами тренировались – бегали, крались, метали копья и арканы, стреляли из лука – в процессе обычной повседневной деятельности.
Что же касается конкретно юкагиров, то они еще в первом тысячелетии нашей эры освоили железную металлургию, до перехода на кириллицу имели свою письменность шонгар-шорилэ и, подобно многим другим народам Сибири, оказывали вооруженное сопротивление русским колонизаторам
В середине XVII в. часть юкагиров, как и тунгусов, подчинилась русской власти, одним из результатов чего стало прекращение юкагирско-тунгусского противостояния и возникновение внутренних конфликтов – роды, не принявшие русское подданство, начали враждовать с родами, покорившимися пришельцам. Другим результатом приобщения к цивилизации было знакомство этих народов с эпидемиями оспы; в итоге к концу XVII века численность юкагиров уменьшилась до 2,5 тысяч человек, и они стали катастрофически проигрывать своим восточным соседям – чукчам (8-9 тыс.) и корякам (11-13 тыс.), атаки которых, начавшиеся еще в 1660-х – 1670-х гг., привели к середине XVIII в. к истреблению и вытеснению юкагиров на территории значительной части бассейна Анадыря и сопредельных районов Чукотки. Часть юкагиров перешла на чукотский язык (чуванцы), сохраняя при это не самостоятельную этническую идентификацию.
В результате юкагирский "клин" между коряками и чукчами исчез, их ареалы соприкоснулись друг с другом, и между ними разгорелась такая вражда, что одно и то же чукотско-корякское слово "таннит" (дословно "истинный враг"), стало для чукчей обозначением коряков, а для коряков – обозначением чукчей.
Эти чукотско-корякские конфликты часто называют войнами, а в некоторых популярных статьях даже приписывают чукчам экспансионистскую политику. В действительности, конечно, чукчи, самой крупной административной единицей у которых была семейно-родственная община из десятка стойбищ (не существовало, судя по всему, даже племенных объединений), никакой определенной политики, тем более экспансионистской, не проводили. Во всем виноваты олени.
У чукчей еще в конце XIX века существовал своеобразный экстремальный вид спорта – кража оленей, при том, что в прочих отношениях они были вполне честными людьми. Богораз в начале ХХ века писал: "среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно ска-зать, вошло в обычай".
Соприкоснувшись с коряками и обнаружив, что оленеводство у тех развито гораздо лучше, чукчи, не имевшие в начале XVIII века больших стад, приложили максимум усилий, чтобы стать хозяевами главного богатства тундры. За полвека, с 1725 по 1773 г., они отбили у коряков около 240 000 голов – после этого-то они и стали "чаучу". Многим корякам же, обнищавшим и лишившимся стад по вине чукчей, напротив, пришлось перебиваться охотой и рыбной ловлей – особенно число таких обездоленных возросло после исчезновения Анадырского острога, но про это потом. С оседлыми же коряками, не имевшими оленей, чукчи предпочитали торговать.
Коряки, конечно, в долгу не оставались, но в этом противостоянии чукчи определенно были сильнее и агрессивнее, хотя в чукотских преданиях коряки часто изображаются стороной нападающей. Участник сибирской экспедиции И. Георги в XVIII веке утверждал, что чукчи "жесточае всех сибирских народов... Двадцать чукчей прогонят верно пятьдесят человек коряков", а собираясь на крупные военные операции, чукчи могли выставлять в десять раз больше.
Физическими данными чукчи выделялись по сравнению с окружающими народами – среди отловленных и измеренных Богоразом попадались экземпляры в 189 см ростом; телосложение их он же описывает как статное и отмечает, что купленные чукчами у эвенов верховые олени часто оказываются слабоваты для своих новых всадников.
У них был свой стиль борьбы, включающий высокие удары ногами в прыжках, своеобразная техника боя ладонями, фехтование на копьях и илюльэтык (буквально «тренировка") – искусство бега по тундре, включавшее искусство запутывания следов. Помимо этого, чукчи регулярно устраивали спортивные состязания на праздниках – в беге, борьбе, стрельбе, а также играли в мяч и подпрыгивали на растянутой моржовой шкуре. Целью последнего вида соревнований было удержаться на ногах после приземления (а подлетали на 5м и выше) – вначале производился отбор тех, кто мог это сделать три раза подряд, а потом уже шло состязание между ними.
Прыгали на "батуте" не просто забавы ради – это была боевая тренировка: согласно преданиям, в бою чукотские отряды каким-то образом использовали копья в качестве подкидных досок или прыжковых шестов, забрасывая нескольких воинов за спины противника, где они атаковали вражеский отряд с тыла. UPD: ricoshet пишет: "Константин Куксин, этнограф (к сожалению, ЖЖ нету у него, только музей (nomadik.ru) !
, рассказывал, что ... для изготовления шеста молодую однолетнюю берёзку начинали специальным образом скручивать и в итоге лет через десять получали прямое деревце со спиральной древесиной. Такой шест хорошо пружинил и не ломался".
Однако такая тактика применялась в открытом столкновении. Идеальным же чукчи, как и в эскимосских кампаниях, считали нападение врасплох. Основным наземным транспортом были легкие маневренные оленьи нарты. Атака проводилась на рассвете, и если удавалось подойти незамеченными, схватка, как правило, была короткой. Часть воинов окружала ярангу и заваливала ее при помощи арканов, которыми и чукчи, и коряки мастерски владели с детства. После чего копьями протыкали покров яранги, стараясь перебить всех, кто находился в спальном пологе. Остальные на полном скаку подлетали на нартах к оленьему стаду и, поделив его на части, угоняли.
Застигнутые врагом в пути чукчи и коряки использовали нарты и как оборонительное сооружение – расставляли вертикально по кругу, сверху на них набрасывали моржовые кожи, закрепляя где нужно ремнями. Из-за этого укрепления вели обстрел. Лучниками чукчи становились с детства, а критерием мастерства была способность расщепить стрелой воткнутый в землю прут. Защитой именно для лучника в перестрелке служил и знаменитый щит-"крылья", позволяющий за долю секунды заслонить лицо и грудь (если стоять боком к противнику, держа лук наизготовку) и не мешающий стрелять. Стрелы могли смазывать ядом – в тундре растет неказистый лютик, корень которого вполне годится для изготовления смертоносного зелья.
Насколько серьезно подходили к подготовке воина, говорит метод, который практиковали для вырабатывания у детей реакции на внезапную опасность. К ребенку неожиданно подкрадывались и обжигали его раскаленным предметом. В результате добивались того, что ребенок от малейшего шороха или прикосновения отскакивал в сторону. Заканчивалось обучение тем, что отец отправлял сына с каким-нибудь заданием, а сам крался следом. Выждав удобный момент, он спускал с лука стрелу, целясь в сына. Выдержавший экзамен оставался в живых, вовремя отпрыгнув в сторону или отбив стрелу. Проваливший же... о нем и не вспоминали.
Чукчей вообще отличало наплевательское отношение к смерти – и чужой, и своей. Чукча мог покончить с собой, оставшись без семьи, не в силах вынести обиду или бесчестье, или просто чтобы оборвать мучения из-за болезни – сам или, чаще, попросив об этом родных и близких. Иногда такого просителя пытались отговаривать, но только для вида – если просьба о смерти была высказана, значит, духам была обещана жертва, отказ от обещания мог навлечь беду на окружающих. Считалось, что coup de grace, нанесенный отцу сыном, безболезнен, в отличие от удара чужого человека. При самоубийстве через удушение жена держала голову решившего покончить с собой на коленях, в то время, как два родственника-мужчины тянули ремень на его шее в разные стороны. Корякские и чукотские женщины носили нож, которым в случае победы врага убивали своих детей, а потом и себя. Побежденный в поединке просил не пощады, а смерти. Выработалась формула – равнодушное обращение к противнику с просьбой о смерти: "Что ж, если я стал для тебя диким оленем, торопись!"
В тех случаях, когда человек все же попадал в плен, он становился рабом, исключение делалось только для вражеских командиров – тех ждала мучительная, но от этого почетная смерть. Душу побежденного в поединке чукча мог сделать своим духом-защитником, вытатуировав ее изображение у себя на плече.
В случае гибели кормильца заботы о содержании семьи брали на себя женщины. Девочки наравне с мальчиками пасли стада, и в процессе учились охотиться, стрелять, бегать, бросать аркан. Такие "амазонки" иногда участвовали и в боях. Женщины также часто использовались как гребцы на байдарах. Существовали у чукчей и мужчины-"транссексуалы", ставшие таковыми "по велению духов". Они считались женщинами, говорили "женским" языком, избегали боевых действий, занимались домашним хозяйством, и даже выходили замуж. Причем далеко не всегда это было следствием гомосексуальных наклонностей – просто с кэле не поспоришь. Многие не могли смириться с навязываемой им духами участью и убивали себя.
Напоследок на сегодня – снова легенда, к сожалению, в неуклюжей литературной обработке, убившей весь колорит. Оседлые коряки в ней вполне дружелюбны, в то время как корякские кочевники-оленеводы, словно современный международный терроризм, не имеют национальности – таниты да и всё. Вражины. Главный герой, возможно, историческое лицо – некоторые чукчи до сих пор считают себя его потомками.
Жило когда-то по реке Кональчик племя танитов. Жили они набегами.
Понравилось танитам стадо Арепу, который жил с большой семьей неподалеку от реки Кональчик. Стали воины готовиться в набег.
— У нас с Арепу мир, нельзя воевать! — сказал вождь.
— Мы в мире с его братом Кунлелю, а не с Арепу! — го¬ворят таниты.
— Нет, мы договорились с тельхапскими чукчами не воевать! — сказал вождь.
Долго спорили воины и не послушались своего вождя — напали на Арепу, убили его жену и детей, угнали стадо.
Заткнув в боку рану, едва переводя дух, Арепу бежал с дочерью в Майно-Пыльгино предупредить чукчей о нападении танитов.
Когда он добрался до последних сопок и увидел море, силы его покинули. Он велел дочери оставить его здесь, а самой бежать в Майно-Пыльгино, к корякам, просить защиты и сказать чукчам, что таниты начали войну.
Но дочь не хотела покинуть отца и не отходила от него.
Тогда он сказал дочери:
— Я хочу пить!
Дочь набрала снегу, но Арепу просил хоть один глоток воды. Дочь стала спускаться с сопки к воде, и не успела она дойти до ручья, как отец крикнул:
— Беги скорее, скажи брату своему Кунлелю о танитах! — и бросился со скалы.
Дочь со слезами побежала, куда велел отец.
Майно-пыльгинские коряки хотя и дрожали от страха, но все же помогли девушке. Под пологом выкопали яму, спрятали туда девушку, закрыли яму ветками и сверху шкурами.
В это время к стойбищу подъехал Кунлелю, брат Арепу. Не успели коряки рассказать ему о случившемся, как увидели оленьи упряжки танитов.Кунлелю сел на свои нарты.
— Девушка ваша, берегите ее! — сказал он и погнал оленей.
Таниты узнали Кунлелю и пустили в него тучи стрел. Кунлелю скакал в горы, где можно было спутать свой след, обмануть танитов.
Олени быстро устали, и таниты стали догонять брата Арепу. Стрела попала в одного оленя, Кунлелю отрезал постромки, бросил раненого оленя и поскакал дальше.
Таниты обрадовались, они знали, что Кунлелю не уйдет далеко на одном олене. Он уже видел глаза танитов, слышал их смех и выкрики. Кунлелю гнал оленя изо всех сил и не давал взять себя в кольцо.
Тут налетела пурга, завыла, взметнула снег так, что в двух шагах не стало ничего видно. Кунлелю слышал крики танитов, но вздохнул свободнее. Он не боялся пурги...
Олень и Кунлелю уже выбивались из сил и едва брели по глубокому снегу. Вдруг до них донесся запах дыма. Олень пошел веселее, и скоро они достигли подножия большой горы, у кото¬рой стояло родное стойбище Кунлелю.
…Кунлелю рассказывал о танитах, о смерти Арепу и о погоне за ним. Дед сказал, чтобы запрягали самых наилучших оленей. Когда Кун
Первые охотники на мамонтов пришли на Чукотку около 20 тысяч лет назад из более южных областей Центральной и Восточной Азии. Прошли тысячелетия, очертания континентов изменились, мамонты закончились, а жизнь обитателей Берингии почти не менялась…
Около четырех тысяч лет назад пришельцы из саяно-байкальского региона, смешавшись с местным населением, положили начало чукотскому и корякскому этносам. По меньшей мере в первом тысячелетии нашей эры чукчи, оставаясь одним народом, разделились по укладу жизни на береговых и материковых – первые вели образ жизни оседлых добытчиков морского зверя, вторые приручили оленей, хотя оставались по большей части охотниками; переход к крупнотабунному оленеводству как основному способу хозяйства (вследствие событий, о которых речь пойдет дальше) начал происходить лишь в XVII-XVIII веках. К тем же векам времени относится и происхождение самого слова "чукча" – от эпитета тундровых оленеводов "чаучу" (мн.ч. "чаучавыт") – "богатый оленями". Береговые чукчи назывались анк’альыт ("морской народ") или рам’аглыт ("прибрежные жители") Сами себя как народ чукчи определяли словом " луораветлян" (мн. ч. "луораветльэт"). Слово это, как и самоназвания множества других народов, обозначает просто "люди", точнее, "настоящие, нормальные, люди" – в отличие от "неправильных" иноплеменников. В конце 1920-х годов, кстати, название "луораветланы" бытовало в качестве официального.
Быт чукчей до XVII века, навыки их жизни в арктическом климате, прошедшие проверку тысячелетиями, позволяют представить быт и жителей Европы времен последнего оледенения и по-новому взглянуть на некоторые факты. Например, как-то по умолчанию считается, что к исчезновению из обихода охотников бола и дротиков с копьеметалками привело изобретение более совершенного орудия – лука. Однако чукчи до XIX века вполне эффективно использовали эти по какой-то причине забытые в Европе приспособления одновременно с луками – для охоты на некрупную дичь и водоплавающую птицу.
Интересно, что уровень жизни чукчей и других арктических народов был относительно высок, по ряду показателей (продолжительность жизни, детская смертность, заболеваемость, вероятность голода и др.) гораздо выше, чем, например, у жителей Юго-Восточной Азии – благодаря отсутствию многих возбудителей инфекционных заболеваний и наркотических продуктов, низкой скученности населения и высококалорийной животной пище. От отсутствия растительной пищи северяне тоже не страдали – луораветльэт использовали в своем рационе несколько десятков видов дикорастущих клубней, трав, корней, ягод, морскую капусту, а в одних только листьях полярной ивы (съедобны ее молодые побеги) содержится в 7-10 раз больше витамина С, чем в апельсинах.
Из вклада чукчей в мировой технический прогресс нужно упомянуть каркасные морские суда – каяки и байдары, конструкция которых оказалась настолько совершенной, что с незначительными изменениями (касающимися главным образом материалов) легла в основу современных спортивных аналогов с аналогичными названиями.
Стабильной хозяйственной ячейкой береговых чукчей была промысловая артель – восемь-десять человек, экипаж промысловой байдары: гарпунер, шкипер-рулевой (он же обычно хозяин байдары) и шесть-восемь гребцов. Обычно такую артель составляли родичи, но если один род не мог укомплектовать экипаж, к ним присоединялись неродственники. Богатые роды, соответственно, владели несколькими байдарами.
Чукотскую ярангу часто представляют и рисуют в виде остроконечного чума или типи, на самом деле она больше поминает юрту – приземистый шатер 3-4 метра в высоту и 10-15 метров в диаметре, предназначавшийся обычно для нескольких родственных семей и довольно неудобный для перевозки, несмотря на кочевой образ жизни хозяев. В центре было "общее помещение" с очагом, а у стен напротив входа устанавливались "спальные помещения" – пологи примерно 2х4 метра, каждый из которых принадлежал одной семье. Каждое утро женщины снимали полог, раскладывали на снегу и выбивали колотушками из рога оленя; для вентиляции в его стенках имелись отверстия, при необходимости закрывавшиеся пробками из меха. Изнутри полог освещался и отапливался лампой-жирником – каменной плошкой с фитилем, наполненной китовым и тюленьим у береговых или вытопленным из раздробленных оленьих костей жиром у материковых чукчей. Внутри полога было настолько тепло, что люди обычно сидели там нагишом. Между входом в ярангу и очагом имелся еще холодный "тамбур" для теплоизоляции и хранения продуктов. Каркас яранги изготавливали из дерева, а береговые оседлые чукчи часто из китовых костей – это делало жилище более массивным и устойчивым к штормовым ветрам.
Стойбища насчитывали до десяти яранг, которые обычно располагали в ряд с запада на восток. Первым с запада ставили жилище главы стойбища, общественное положение которого побывавший в плену у чукчей казак Б. Кузнецкий в 1756 году описывал так: "Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют, а живет всякой лучший мужик со своими родниками собою, и тех лучших мужиков яко старшин признают и почитают по тому только одному случаю, кто более имеет у себя оленей, но и их вменяют ни во что, для того, ежели хотя на малое что осердятся, то и убить их до смерти готовы…" В чукотском сказании говорится: "Долго слушали воины и не послушали своего вождя". Обычно таким вождем (умилыком) становился сильнейший воин стойбища, им можно было стать, победив предыдущего умилыка. Вождь требовал себе часть добычи, непокорного он мог вызвать на поединок, после чего "на законных основаниях" убить.
Глава большой патриархальной семьи (включавшей несколько малых семей, объединенных родственными связями – население яранги) был полным хозяином внутри нее и также мог прикончить любого из членов своей семьи без каких-либо для себя последствий, люди могли лишь осудить его поступок, но не вмешаться.
При этом на войне ополчением порой (но не всегда) мог командовать какой-нибудь опытный старичок, а не самый сильный воин. Важные решения также часто принимали старики, совещаясь с умилыком, который лишь вносил на совет предложение, например, о заключении мира. Впрочем, старики у чукчей редко жили долго: став неспособными самостоятельно промышлять, они обычно просили ближайших родственников лишить их жизни. Принявшие такую добровольную смерть, согласно мировоззрению чукчей, попадали в верхний мир, подобно павшим в бою воинам. Скончавшихся же от болезни ждал нижний мир – кэле, обиталище носителей зла.
Шаманы на Чукотке не выделялись в отдельную касту, не имели специального костюма и на равных с другими членами общины участвовали в охоте, войне и работах по хозяйству. Некоторые шаманские функции мог выполнять глава семьи, и в каждой семье был свой бубен, семейная святыня, его звучание символизировало "голос очага". Часто бубны использовались как обычный музыкальный инструмент, наряду с варганами и лютнями (у чукчей были лютни, да). Интересно, что каждый человек имел, по меньшей мере, три "персональные" мелодии, сочиненные им в детстве, в зрелом возрасте и в старости (чаще, правда, детскую мелодию получали в подарок от родителей). Возникали и новые мелодии, связанные с событиями в жизни (выздоровлением, прощанием с другом или возлюбленной и т. п.). У шаманов были свои персональные напевы для каждого из духов-покровителей.
Вопреки распространенным сегодня представлениям о флегматичных северянах, древние чукчи отличались крутым нравом и взрывным характером. Из-за бытового пустяка или разногласий в торговой сделке могла вспыхнуть ссора, переходящая в драку, нередко заканчивавшуюся убийством, а там в действие вступали обычаи кровной мести и талиона. Впрочем, в отношениях между родственниками кровная месть часто заменялась вирой или вызовом обидчика на поединок. А сражаться чукчи умели…
История чукчей-II: про эскимосов
Для начала – короткое чукотское героическое сказание, записанное В.Г. Тан-Богоразом, биография которого заслуживает отдельного описания… но не будем о нем. Сказание же таково:
"Два человека с мыса Чаплина, один из них шаман, были унесены вьюгой в зимнее время на плавучем льду. Льдину пригнало к острову Лаврентия, к поселку Чибикак. Жители выбежали, убили одного из них, просверлив ему череп острым сверлом. Шамана оставили в живых, рабом сделали. Одну ночь только с ними переночевал, потом позвал своих моржей-духов. Много моржей пришли, стали в ряд так, чтобы он мог пройти по их головам. После многих приключений шаман вернулся на Чукотский мыс и рассказал людям, какая судьба постигла его товарища. Люди решили отомстить за него.
На следующее лето со всех поселков собрались на берегу воины. Сели в лодки. Много больших лодок отплыло к острову Лаврентия. На берегу они увидели поселок. Густой туман лежал на земле. Почти все воины сошли на землю, хотели напасть на врага. Несколько человек направились прямо к поселку, под прикрытием тумана. Сказал старик: «Подайте голос, завойте по-волчьи». Они завыли как волки. Другой старик, из жителей острова Лаврентия, сказал тогда: «О, они здесь». Молодые воины ответили: «Это не может быть! Ведь мы на острове». — «Ну да, да! Ответьте им». Тогда они заревели как моржи. В это время большой отряд нападающих медленно подходил к ним сзади. Неожиданно они набросились на островитян и стали убивать их. Женщины в страшном испуге стали давиться. Другие же резали моржовое мясо, чтобы угощать победителей. Большое побоище было! Много женщин увезли с собой на мыс Чаплина.
Через четыре года отправились островитяне мстить за нападение. Они пришли ночью, все люди спали. Они убивали людей, просто просовывая копья сквозь меховую стену полога. Один маленький мальчик, сирота, успел убежать от них, разбудил других. Нападавшие убежали к морю. На следующий год старики с острова Лаврентия сказали: «Довольно. Пусть мир будет». Пришло лето, и на берегу сошлись много островитян. Они принесли очень много деревянных сосудов и отдали людям этой стороны. Сказал старик нашего берега: «Как ответить? Дайте им шкуры». Дали им мягкие шкуры. «Что за шкуры?» — «Оленьи шкуры». — «Что такое олени?» — «Они с рогами». — «Что такое рога?» Тогда им показали голову оленя. Они смотрят, говорят: «О, как чудесно. Нос — как дыры в кожаном покрытии байдары». — «Попробуйте-ка лучше мясо». Сварили оленьего жиру. Потом они попробовали его: «О, это очень вкусно». Они ушли и оставили старика. Он был шаман. Люди этого берега взяли его в плен так же, как островитяне взяли четыре года назад одного из наших людей.
В XV-XVI веках чукчи были оттеснены от своих прежних мест обитания далеко на восток юкагирскими племенами, вынужденными мигрировать под давлением тунгусов (тех в свою очередь теснили из бассейна Лены тюркские и монгольские предки якутов-саха). В поисках новых мест юкагиры заняли бассейн Анадыря, дойдя до Берингова моря и территориально разделив чукчей и коряков, связанных общностью происхождения.
В юкагирском фольклоре сохранились предания о том, что юкагиров на местах их нынешнего обитания встретил некий древний народ, живший в основном охотой на лося, делившийся на "людей леса" и "людей моря"; они боролись с пришельцами-юкагирами, но те победили их, и аборигены вынуждены были отступить (а ареал лося захватывает верхнее и среднее течение Колымы, Индигирки и Анадыря).
Чукчи же, отходя на восток, вступали на территории, заселенные азиатскими эскимосами, а тем подвинуть было уже некого и отступать некуда – пришлось потесниться. По причине ли давних связей двух народов, или потому что береговым чукчам с эскимосами делить было в общем-то нечего – морского зверя тогда хватало на всех – но это "уплотнение" проходило по большей части мирно. Чукотские роды часто просто подселялись в эскимосские стойбища – еще в конце XIX-начале ХХ веков было немало эскимосских населенных пунктов (Кивак, Чечин и др.), в которых жили чукчи. Население таких поселков говорило на смешенном чукотско-эскимосском жаргоне, либо, как в Уэлене конца XVIII века, на двух языках.
Эскимосское население большинства смешанных стойбищ со временем было полностью ассимилировано – на стороне устремившихся на побережье чукотских охотников было численное превосходство, однако и по сей день многие места по берегам обоих океанов, заселенные исключительно чукчами, носят названия на основе эскимосских корней Ассимиляции способствовал и постоянный торговый обмен между береговыми и оленными чукчами: зверобоям нужны были кожи оленей и изделия из них, а оленеводам – ворвань и прочные ремни из шкур морских животных. Эскимосы же не имели материковых собратьев, так что владеть чукотским языком и иметь среди чукчей родню им было экономически выгодно.
В языке чукчей полно эскимосских слов, в основном описывающих морской промысел, в языке же азиатских эскимосов заимствованы чукотские термины, отражающие оленеводческий быт. Многие имена у чукчей – эскимосского происхождения, и наоборот; подобному смешению немало способствовали бытовавшие у обоих народов представления о реинкарнации.
По иному развивались отношения чукчей с американскими эскимосами. Документы начала XVIII века отмечают нападения чукчей на население Аляски, захват имущества и угон в плен женщин и детей. Примерно с середины XVIII века появляются указания на то, что чукчи наряду с набегами ведут на Аляске и торговые дела: "Летом в тихую погоду на байдарах, зимою же по льду на оленях на лежащий почти в середине пролива остров Имоглин (о. Ратманова), а оттуда в Америку в один день переезжать можно, то чукчи нередко ту часть света посещают и торг там, а иногда и грабежи там производят".
Справа: эскимосский доспех из кожи моржа. Аналогичные чукотские ламинары - мэргэв - отличались только прямоугольной формой "крыльев"
В 1789 году сотнику И. Кобелеву удалось уговорить "увеленского острожка лутчего пешего человека Опрею" взять его с собой в такую торговую экспедицию на Укипень-остров (о. Кинг). Чукоч собралось полторы сотни человек на десяти грузовых байдарах. Подъезжая к острову, чукчи остановили байдары, "оделись в куяки, в руках копье, луки и стрелы на тетивах так, как ратиться должно." То же проделали и "укипанцы" на берегу, как пишет Кобелев, "для примера" – мирные торговые связи к тому времени только начали налаживаться, и ни одна сторона полностью не доверяла другой.
Обмен часто проходил в виде "немого торга" – одна сторона оставляла свои товары и отходила. Представители другой стороны клали напротив нужной им вещи свои и тоже отходили. Иногда, прежде чем удавалось "договориться", приходилось делать несколько встречных предложений, а любое недоразумение могло привести к кровавой развязке, после чего уцелевшие от проигравшей стороны могли организовать экспедицию с целью мести – попутно захватывая добычу и пленников.
В 1793 г. в Сенате обсуждался рапорт капитана Биллингса, в одном из пунктов которого сообщалось, что "северо-восточные американцы, изъявив желание, имели дружественное с россиянами обхождение, испрашивают защищения от нападения и грабежа чукчей". Американские эскимосы жаловались русским, что чукчи "почти ежегодно на байдарах приходя на их землю, истребляют их убийством, имение их грабят, а жен и детей берут в плен."
В этих набегах участвовали не только береговые чукчи, но и их друзья азиатские эскимосы, и сухопутные чукотские оленеводы, не имевшие байдар. "Взаимодействие армии и флота" чукчей описывается в документе XVIII в.: "Оленные чукчи к сидячим чукчам на оленях приезжают и в зимние походы на коряк подымают тех сидячих на своих оленях, а, напротив того, сидячие чукчи оленных носовых и в дальних от моря местах в тундреных живущих летом возят их на своих байдарах по морю и по реке и дают им во взаимное дружество свои байдары, а от них оленных вместо байдар своих берут на платье себе разного звания кожи оленей."
Эскимосы, надо сказать в долгу не оставались – попавших в плен чукчей они обращали в рабство или изощренно убивали.
Специализированных боевых "драккаров" у чукчей не было – одни и те же байдары использовались и в мирное, и в военное время и применялись лишь для переброски сил, но не морских сражений. Изредка случавшиеся столкновения на море сводились в основном к перестрелке из луков – на беспалубных судах с натяжной обшивкой полноценный абордажный бой невозможен. Зато против них была возможна "водолазная война", когда человек опускался под воду и разрезал обшивку, после чего байдара шла ко дну вместе с экипажем. Такой способ борьбы с лодками противника применялся редко, в основном беглецами для спасения от преследователей, ибо был рискован и для водолаза, ведь чукчи и эскимосы, как правило, не умели плавать и вообще считали воду средой обитания кэле. Деления на гребцов и пехотинцев не существовало: главное было высадиться, а там и те, и другие равным образом участвовали в сухопутной схватке.
Описанная Кобелевым флотилия из десятка байдар и сотни-полутора воинов была достаточно типичной, однако он же упоминает о плавании на Аляску в более раннне времена сборных армад из сотни байдар и восьми сотен "десантников". Чукотские "викинги" в походах вдоль побережья иногда доходили до территории Канады (самыми ценными пленниками таких дальних экспедиций считались негритянки).
Ход самого налета со слов чукчей описал миссионер А. Аргентов: "Движимые чувством мщения за какие-то старые обиды и имея в виду корысть, чукчи задумали сделать набег. Это было в 1840 году. В числе 70-ти человек пристали они к какому-то острову в туманную ночь; первым делом их было продырявить у туземцев байдары (чтобы те не бежали в море), затем они врасплох напали на сонных обитателей и многих перекололи. Испуганные гамом нападающих и отчаянными воплями своих, оставшиеся в живых кинулись было спасаться в своих байдарах: оттолкнулись на море и перетонули. Все годные женщины и дети взяты в плен, а хилые, хворые, увеченные и престарелые убиты без остатка. „Для чего их жалких оставлять на мученье!" – прибавил рассказчик." Прикончив оставшихся без кормильцев немощных членов племени, нападавшие проявили гуманизм без всяких кавычек: не позволив им умереть от голода, а убив оружием, как воинов, помогли уйти в верхний мир, к лучшей жизни.
Для защиты от взаимных нападений и чукчи, и эскимосы старались располагать поселения на возвышенности, выступающем в океан скалистом мысу или галечной косе, откуда удобнее было обороняться, а в мирное время легче разглядеть добычу в море. Рядом или между поселением и берегом сооружали укрепления, самыми простыми и быстровозводимыми из которых были стены из натянутых моржовых шкур, в которых копьем прокалывались небольшие бойницы. С целью затруднить подходы к жилью на дороге, по которой, как предполагали, пойдут враги, эскимосы могли устанавливать замаскированные колышки, калечившие ноги нападающих, или деревянные пластины с шипами, как на медвежьей охоте. Азиатские эскимосы в качестве полевого укрепления иногда строили снежную крепость, залитую для прочности водой. Водой поливались и подходы к крепости. Если крепости находилась на возвышении, то сверху над местами предполагаемого штурма могли привязывать сани, снабженные острыми кольями и утяжеленные для скорости и натиска камнями.
Существовали и капитальные стационарные каменные крепости (по-эскимосски "умкы"), с бойницами двух видов: для стрельбы из лука и скатывания камней. Вход закрывался каменной плитой. Рвом, правда, эти замки не обносили: в вечной мерзлоте копать каменными и костяными орудиями траншеи глубже полуметра затруднительно даже летом. На длительную осаду такие крепости рассчитаны не были, но арктические народы ее вести и не умели – обычно после непродолжительного интенсивного обстрела переходили к штурму. Но часто жителей поселка мог спасти сам факт наличия крепости (если речь не шла о мести именно данному конкретному роду) – нападающие обычно высылали вперед разведчиков, и если те видели, что в поселке возведена крепость, а жители готовы к обороне, то алчущие более наживы, чем ратных подвигов агрессоры могли обойти данное поселение стороной.
О тактических приемах можно судить по сказаниям, подобным приведенному в начале поста: нападать стремились неожиданно: на рассвете, в утреннем тумане, или специально выбирали время, когда основная часть мужчин была на охоте и поселок оставался без защитников. Эскимосы же, уходя на охоту, иногда прибегали к хитростям: выставляли на видных местах кучи камней в рост человека, одетые в парки – разведчикам они должны были показаться часовыми. Часто упоминается, что флотилия при подходе к поселению врага разделялась: большая ее часть скрытно приставала к берегу и готовилась напасть с тыла, тогда как меньшая чалилась в виду поселения, отвлекая на себя внимание. Высадка могла происходить и в отдалении от вражеского стойбища, чтобы жители не сразу узнали о ней, а приплывшие могли отдохнуть от гребли.
Если война становилась затяжной и бесперспективной для обеих сторон, заключалось перемирие, постепенно завязывались торговые отношения – и хотя случаи чукотского межконтинентального бандитизма продолжались почти до конца XIX века, но становились все реже и реже; в начале ХХ века в разговоре с Богоразом чукотский торговец обрисовал ситуацию так: "Войны кончились. Пришло время мира. Каждый думает только о выгоде, и все племена и народы перемешались". В интернетах встречается упоминание о том, что последняя война чукчей с эскимосами произошла аж в 1947 году и окончилась победой чукчей, но упоминаний о первоисточнике этих сведений я найти не смог, поэтому подробностей (чем в это время занимались пограничники обеих сторон, насколько масштабная случилась перестрелка, каковы были международные последствия… и были ли они вообще, или это просто советские чукчи с советскими же эскимосами по пьяни подрались) сообщить не могу и поручиться за достоверность самого факта – тоже. UPD: nik_ratibor пишет: «Я тут запросил чукотских погранцов, дабы они вопрос про "войнушку" 1947 провентилировали у местных краеводов. Вот что мне ответили: "До войны дело не дошло, но конфликтуют они постоянно... Кстати, последнего кулака чукотского раскулачили где-то в 1959 году...."»
История чукчей-III; про юкагиров и коряков
Речь у нас идет в основном о чукчах, и некоторые из тех, кто немного в курсе былого чукотского величия, друг за другом представляют себе древних чукчей этакими непобедимыми супервоинами, сильнейшими на северо-востоке, покорившими до прихода русских всё и вся. Однако ж, воспевая чукотские ратные подвиги прошлых дней, следует воздать должное и юкагирам, которые на протяжении почти всего XVII века, имея численность в 4-5 тысяч человек, то есть впятеро меньше людей, чем один лишь чукото-корякский ареал, и имея три фронтира – чукотский, корякский и тунгусский, испытывали поражения лишь от тунгусов, а на востоке удерживали доминирующие позиции (притом, что сами чукчи и коряки были разъединены этими же самыми юкагирами, так что потенциал экспансии могли тратить лишь на них, а не друг на друга).
Сами себя юкагиры называли "одул" или "вадул", что означает "сильный" или "могучий". Как писал Владимир Ильич (Иохельсон, этнограф был такой), "вообще известно, что охотничьи племена воинственны и храбры, но юкагирские "сильные люди" ["тэнбэйэ шоромох" – богатыри", "военные предводители"] славились на всем северо-востоке силой и ловкостью" – а Иохельсон превосходно знал и юкагиров, и тунгусов, и чукчей, и коряков, так что имел возможность сравнивать. Воины же из охотников и оленеводов действительно получались отменные, одна из причин этого кроется в самом их образе жизни – если детям земледельцев приходится тренироваться кулачному бою в ущерб полевым работам, то разные чукчи с юкагирами тренировались – бегали, крались, метали копья и арканы, стреляли из лука – в процессе обычной повседневной деятельности.
Что же касается конкретно юкагиров, то они еще в первом тысячелетии нашей эры освоили железную металлургию, до перехода на кириллицу имели свою письменность шонгар-шорилэ и, подобно многим другим народам Сибири, оказывали вооруженное сопротивление русским колонизаторам
В середине XVII в. часть юкагиров, как и тунгусов, подчинилась русской власти, одним из результатов чего стало прекращение юкагирско-тунгусского противостояния и возникновение внутренних конфликтов – роды, не принявшие русское подданство, начали враждовать с родами, покорившимися пришельцам. Другим результатом приобщения к цивилизации было знакомство этих народов с эпидемиями оспы; в итоге к концу XVII века численность юкагиров уменьшилась до 2,5 тысяч человек, и они стали катастрофически проигрывать своим восточным соседям – чукчам (8-9 тыс.) и корякам (11-13 тыс.), атаки которых, начавшиеся еще в 1660-х – 1670-х гг., привели к середине XVIII в. к истреблению и вытеснению юкагиров на территории значительной части бассейна Анадыря и сопредельных районов Чукотки. Часть юкагиров перешла на чукотский язык (чуванцы), сохраняя при это не самостоятельную этническую идентификацию.
В результате юкагирский "клин" между коряками и чукчами исчез, их ареалы соприкоснулись друг с другом, и между ними разгорелась такая вражда, что одно и то же чукотско-корякское слово "таннит" (дословно "истинный враг"), стало для чукчей обозначением коряков, а для коряков – обозначением чукчей.
Эти чукотско-корякские конфликты часто называют войнами, а в некоторых популярных статьях даже приписывают чукчам экспансионистскую политику. В действительности, конечно, чукчи, самой крупной административной единицей у которых была семейно-родственная община из десятка стойбищ (не существовало, судя по всему, даже племенных объединений), никакой определенной политики, тем более экспансионистской, не проводили. Во всем виноваты олени.
У чукчей еще в конце XIX века существовал своеобразный экстремальный вид спорта – кража оленей, при том, что в прочих отношениях они были вполне честными людьми. Богораз в начале ХХ века писал: "среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно ска-зать, вошло в обычай".
Соприкоснувшись с коряками и обнаружив, что оленеводство у тех развито гораздо лучше, чукчи, не имевшие в начале XVIII века больших стад, приложили максимум усилий, чтобы стать хозяевами главного богатства тундры. За полвека, с 1725 по 1773 г., они отбили у коряков около 240 000 голов – после этого-то они и стали "чаучу". Многим корякам же, обнищавшим и лишившимся стад по вине чукчей, напротив, пришлось перебиваться охотой и рыбной ловлей – особенно число таких обездоленных возросло после исчезновения Анадырского острога, но про это потом. С оседлыми же коряками, не имевшими оленей, чукчи предпочитали торговать.
Коряки, конечно, в долгу не оставались, но в этом противостоянии чукчи определенно были сильнее и агрессивнее, хотя в чукотских преданиях коряки часто изображаются стороной нападающей. Участник сибирской экспедиции И. Георги в XVIII веке утверждал, что чукчи "жесточае всех сибирских народов... Двадцать чукчей прогонят верно пятьдесят человек коряков", а собираясь на крупные военные операции, чукчи могли выставлять в десять раз больше.
Физическими данными чукчи выделялись по сравнению с окружающими народами – среди отловленных и измеренных Богоразом попадались экземпляры в 189 см ростом; телосложение их он же описывает как статное и отмечает, что купленные чукчами у эвенов верховые олени часто оказываются слабоваты для своих новых всадников.
У них был свой стиль борьбы, включающий высокие удары ногами в прыжках, своеобразная техника боя ладонями, фехтование на копьях и илюльэтык (буквально «тренировка") – искусство бега по тундре, включавшее искусство запутывания следов. Помимо этого, чукчи регулярно устраивали спортивные состязания на праздниках – в беге, борьбе, стрельбе, а также играли в мяч и подпрыгивали на растянутой моржовой шкуре. Целью последнего вида соревнований было удержаться на ногах после приземления (а подлетали на 5м и выше) – вначале производился отбор тех, кто мог это сделать три раза подряд, а потом уже шло состязание между ними.
Прыгали на "батуте" не просто забавы ради – это была боевая тренировка: согласно преданиям, в бою чукотские отряды каким-то образом использовали копья в качестве подкидных досок или прыжковых шестов, забрасывая нескольких воинов за спины противника, где они атаковали вражеский отряд с тыла. UPD: ricoshet пишет: "Константин Куксин, этнограф (к сожалению, ЖЖ нету у него, только музей (nomadik.ru) !
, рассказывал, что ... для изготовления шеста молодую однолетнюю берёзку начинали специальным образом скручивать и в итоге лет через десять получали прямое деревце со спиральной древесиной. Такой шест хорошо пружинил и не ломался".Однако такая тактика применялась в открытом столкновении. Идеальным же чукчи, как и в эскимосских кампаниях, считали нападение врасплох. Основным наземным транспортом были легкие маневренные оленьи нарты. Атака проводилась на рассвете, и если удавалось подойти незамеченными, схватка, как правило, была короткой. Часть воинов окружала ярангу и заваливала ее при помощи арканов, которыми и чукчи, и коряки мастерски владели с детства. После чего копьями протыкали покров яранги, стараясь перебить всех, кто находился в спальном пологе. Остальные на полном скаку подлетали на нартах к оленьему стаду и, поделив его на части, угоняли.
Застигнутые врагом в пути чукчи и коряки использовали нарты и как оборонительное сооружение – расставляли вертикально по кругу, сверху на них набрасывали моржовые кожи, закрепляя где нужно ремнями. Из-за этого укрепления вели обстрел. Лучниками чукчи становились с детства, а критерием мастерства была способность расщепить стрелой воткнутый в землю прут. Защитой именно для лучника в перестрелке служил и знаменитый щит-"крылья", позволяющий за долю секунды заслонить лицо и грудь (если стоять боком к противнику, держа лук наизготовку) и не мешающий стрелять. Стрелы могли смазывать ядом – в тундре растет неказистый лютик, корень которого вполне годится для изготовления смертоносного зелья.
Насколько серьезно подходили к подготовке воина, говорит метод, который практиковали для вырабатывания у детей реакции на внезапную опасность. К ребенку неожиданно подкрадывались и обжигали его раскаленным предметом. В результате добивались того, что ребенок от малейшего шороха или прикосновения отскакивал в сторону. Заканчивалось обучение тем, что отец отправлял сына с каким-нибудь заданием, а сам крался следом. Выждав удобный момент, он спускал с лука стрелу, целясь в сына. Выдержавший экзамен оставался в живых, вовремя отпрыгнув в сторону или отбив стрелу. Проваливший же... о нем и не вспоминали.
Чукчей вообще отличало наплевательское отношение к смерти – и чужой, и своей. Чукча мог покончить с собой, оставшись без семьи, не в силах вынести обиду или бесчестье, или просто чтобы оборвать мучения из-за болезни – сам или, чаще, попросив об этом родных и близких. Иногда такого просителя пытались отговаривать, но только для вида – если просьба о смерти была высказана, значит, духам была обещана жертва, отказ от обещания мог навлечь беду на окружающих. Считалось, что coup de grace, нанесенный отцу сыном, безболезнен, в отличие от удара чужого человека. При самоубийстве через удушение жена держала голову решившего покончить с собой на коленях, в то время, как два родственника-мужчины тянули ремень на его шее в разные стороны. Корякские и чукотские женщины носили нож, которым в случае победы врага убивали своих детей, а потом и себя. Побежденный в поединке просил не пощады, а смерти. Выработалась формула – равнодушное обращение к противнику с просьбой о смерти: "Что ж, если я стал для тебя диким оленем, торопись!"
В тех случаях, когда человек все же попадал в плен, он становился рабом, исключение делалось только для вражеских командиров – тех ждала мучительная, но от этого почетная смерть. Душу побежденного в поединке чукча мог сделать своим духом-защитником, вытатуировав ее изображение у себя на плече.
В случае гибели кормильца заботы о содержании семьи брали на себя женщины. Девочки наравне с мальчиками пасли стада, и в процессе учились охотиться, стрелять, бегать, бросать аркан. Такие "амазонки" иногда участвовали и в боях. Женщины также часто использовались как гребцы на байдарах. Существовали у чукчей и мужчины-"транссексуалы", ставшие таковыми "по велению духов". Они считались женщинами, говорили "женским" языком, избегали боевых действий, занимались домашним хозяйством, и даже выходили замуж. Причем далеко не всегда это было следствием гомосексуальных наклонностей – просто с кэле не поспоришь. Многие не могли смириться с навязываемой им духами участью и убивали себя.
Напоследок на сегодня – снова легенда, к сожалению, в неуклюжей литературной обработке, убившей весь колорит. Оседлые коряки в ней вполне дружелюбны, в то время как корякские кочевники-оленеводы, словно современный международный терроризм, не имеют национальности – таниты да и всё. Вражины. Главный герой, возможно, историческое лицо – некоторые чукчи до сих пор считают себя его потомками.
Жило когда-то по реке Кональчик племя танитов. Жили они набегами.
Понравилось танитам стадо Арепу, который жил с большой семьей неподалеку от реки Кональчик. Стали воины готовиться в набег.
— У нас с Арепу мир, нельзя воевать! — сказал вождь.
— Мы в мире с его братом Кунлелю, а не с Арепу! — го¬ворят таниты.
— Нет, мы договорились с тельхапскими чукчами не воевать! — сказал вождь.
Долго спорили воины и не послушались своего вождя — напали на Арепу, убили его жену и детей, угнали стадо.
Заткнув в боку рану, едва переводя дух, Арепу бежал с дочерью в Майно-Пыльгино предупредить чукчей о нападении танитов.
Когда он добрался до последних сопок и увидел море, силы его покинули. Он велел дочери оставить его здесь, а самой бежать в Майно-Пыльгино, к корякам, просить защиты и сказать чукчам, что таниты начали войну.
Но дочь не хотела покинуть отца и не отходила от него.
Тогда он сказал дочери:
— Я хочу пить!
Дочь набрала снегу, но Арепу просил хоть один глоток воды. Дочь стала спускаться с сопки к воде, и не успела она дойти до ручья, как отец крикнул:
— Беги скорее, скажи брату своему Кунлелю о танитах! — и бросился со скалы.
Дочь со слезами побежала, куда велел отец.
Майно-пыльгинские коряки хотя и дрожали от страха, но все же помогли девушке. Под пологом выкопали яму, спрятали туда девушку, закрыли яму ветками и сверху шкурами.
В это время к стойбищу подъехал Кунлелю, брат Арепу. Не успели коряки рассказать ему о случившемся, как увидели оленьи упряжки танитов.Кунлелю сел на свои нарты.
— Девушка ваша, берегите ее! — сказал он и погнал оленей.
Таниты узнали Кунлелю и пустили в него тучи стрел. Кунлелю скакал в горы, где можно было спутать свой след, обмануть танитов.
Олени быстро устали, и таниты стали догонять брата Арепу. Стрела попала в одного оленя, Кунлелю отрезал постромки, бросил раненого оленя и поскакал дальше.
Таниты обрадовались, они знали, что Кунлелю не уйдет далеко на одном олене. Он уже видел глаза танитов, слышал их смех и выкрики. Кунлелю гнал оленя изо всех сил и не давал взять себя в кольцо.
Тут налетела пурга, завыла, взметнула снег так, что в двух шагах не стало ничего видно. Кунлелю слышал крики танитов, но вздохнул свободнее. Он не боялся пурги...
Олень и Кунлелю уже выбивались из сил и едва брели по глубокому снегу. Вдруг до них донесся запах дыма. Олень пошел веселее, и скоро они достигли подножия большой горы, у кото¬рой стояло родное стойбище Кунлелю.
…Кунлелю рассказывал о танитах, о смерти Арепу и о погоне за ним. Дед сказал, чтобы запрягали самых наилучших оленей. Когда Кун
ойо
